за малейшую ошибку подвергали жестоким физическим наказаниям. Из этого количества достойными выступать перед королем было признано не более полдюжины. Затем монарх узнал имена и возраст тех, кто его интересовал.

В шестнадцать лет Чой влюбилась в вельможу, который присутствовал на грандиозном празднестве, устроенном по случаю первой стрижки внука короля. В числе прочих актеров, развлекавших высоких гостей, выступала и Чой. Однако теперь король обратил на нее внимание и приказал ей явиться к нему для совместного ужина. Последствия этой встречи были немедленными и ошеломительными. Девушке предоставили покои в королевском дворце, и все те, кто ее раньше унижал и тиранил, стали ползать перед ней на коленях.

Однако Чой сохранила в себе человеческое достоинство и не стала опускаться до личной мести.

Она послала одну из своих невольниц к вельможе, в которого она влюбилась. Между ними началась переписка. Возлюбленные составили хитроумный план, согласно которому Чой должна была бежать, переодевшись мужчиной. Однако письмо, в котором она выражала свое согласие с окончательным вариантом плана побега, попало не в те руки и было передано властям. Чой арестовали и бросили в темницу.

Оказалось, что невольница, которая доставляла письма обоим адресатам, в действительности была женой вельможи, которой этот господин совершенно непостижимым для любого европейца образом, но не представлявшим ничего удивительного для человека с восточным менталитетом, поведал о своей любви к Чой. Узнав об этом, самоотверженная супруга продала себя в рабство для того, чтобы способствовать единению своего мужа с его новой возлюбленной. Такой поступок опять-таки совершенно непостижим для людей с белым цветом кожи, но вполне естествен для тех, у кого иной цвет кожи.

Чтобы узнать имя вельможи, обеих женщин подвергли пыткам. Их били палками по пяткам и зажимали большие пальцы рук в тиски. Женщина выдержала, а Чой не смогла вынести адской боли в полуразмозженном пальце и в бредовом состоянии произнесла имя своего возлюбленного. Вельможу и его благородную жену казнили. Им был назначен один из самых изуверских способов казни – четвертование. Жизнь Чой была спасена благодаря вмешательству британского консула, которому повезло гораздо больше, чем мисс Леоновенс в предыдущем случае. Поскольку с точки зрения закона главной виновницей всех этих драматических событий была Чой, ведь именно она отправила первые письма и в конце концов предала своего возлюбленного, было бы нелогично и несправедливо, если бы она отделалась легким испугом или всего-навсего размозженными суставами больших пальцев. Однако, вне всякого сомнения, профессиональный сценарист смог бы найти причину, по которой консулу не удалось спасти достопочтенных мужа и жену.

Между прочим, для нарушителей гаремного кодекса в Сиаме существовали специальные тюрьмы. Преступники, уличенные в азартных играх, воровстве, богохульстве и прочих прегрешениях, помещались в камеры верхнего яруса. Тех же, кто отбывал наказания за более серьезные преступления, держали в подземных темницах, куда можно было попасть только через люк. Приговоренные к смерти содержались в крошечных каморках, расположенных отдельной секцией.

Гарем в том смысле, в каком мы до сих пор его рассматривали, на Дальнем Востоке не существовал, хотя представители обоих полов вели раздельную жизнь как до вступления в брак, так и после него. Женская часть семьи китайца с умеренными доходами, но не бедняка, обычно состояла из его матери, жены, нескольких родственниц и одной-двух наложниц. Последних, именовавшихся в Китае «зелеными юбками», отбирала сама жена, если по той или иной причине, например беременности, она не могла сожительствовать с мужем в течение определенного периода. Однако примечательно, что это действие со стороны китайской жены в полушутку называлось «отведать уксуса».

Казнь в гареме

Таков был двор среднего класса, в котором не было ни гарема, ни евнухов. Однако богатые китайцы всегда придерживались полигамии, и это приводило к тому, что они обзаводились и тем и другим, хотя оба этих института не могут считаться типичными для китайского общества в целом, если провести масштабное сравнение со всеми другими регионами Востока. От первой до последней страницы «Золотого лотоса», знаменитого романа, описывающего сексуальную жизнь китайцев и великолепно переведенного на английский язык Клементом Эгертоном, нет ни одного упоминания ни о гаремах, ни о евнухах. Зато в странах, о которых говорилось в предыдущих главах настоящей книги, эта тема получила соответствующее отражение во всех видах литературного творчества. В «Золотом лотосе» все любовные игры и забавы совершаются лично с участием свободных куртизанок, класс которых в Китае был очень многочисленным. Этих женщин, так же как и их японских коллег – гейш, отличало очень квалифицированное умение развлекать клиентов и в духовном отношении, являвшееся, по сути дела, искусством; какие-либо домашние интриги полностью отсутствовали.

Женщины в Японии никогда не подвергались изоляции, даже в той мизерной степени, в какой это практиковалось в Китае. Они главенствовали за столом и в общественных банях, не испытывая при этом ни малейшего смущения. До прихода европейцев они без труда ставили мужчин на место так же часто, как и женщин. Такой порядок вещей до сих пор сохранился в отдаленных сельских районах. При таких обстоятельствах книга о гаремах не может иметь никакого отношения к Японии, где женщины всегда доступны для общения и с ними можно весело поболтать о том о сем, хотя в первые минуты контакта в них ощущается некоторая скованность. И все же идея затворничества или изоляции в Японии существует. Однако она применима только к респектабельным женщинам, принадлежащим к высшим слоям общества, которые редко показываются на людях, пока им не исполнилось сорока лет. Дома гейш не имеют ничего общего с гаремами, являясь всего-навсего местами публичного отдыха и развлечений.

Эпилог

Временами бесконечный поток аргументов за и против существования какого-либо социального института, например гарема или национальной службы здравоохранения, утомляет и сбивает с толку. Так много есть что сказать обеим сторонам. Причем наиболее убедительные аргументы обычно оказываются самыми пресными и сухими. Еще хуже то, что, как показывает практика, решения по проблемам большой общественной значимости принимаются не в результате внимательного изучения таких резюме и логического хода мысли. Они принимаются под влиянием эмоций, как это бывает с объявлением войны. Когда напрочь устаешь от учебников и статистических выкладок, откровенная пропаганда производит впечатление освежающего, приятного душа, особенно если она отличается вполне терпимым качеством в литературном отношении, что, к сожалению, бывает нечасто.

Самое красноречивое и обворожительное, а также несносное и шаткое по части логики, но в то же время безгранично соблазнительное выступление в защиту гаремов, какое мне когда-либо доводилось читать, принадлежит перу синьора Луиджи Оливеро,