Бойцы с энтузиазмом бросились исполнять приказ. Сойдя с лошади, Удал размял ноги. Он не дружинник, значит, приказ отдан не ему. Сам Садко, не слезая с седла, наблюдал за подчиненными, которые, рассыпавшись командами, проверяли дом за домом. Услыхав топот копыт, повернул голову на звук. Глеб, его десятник, находившийся в передовом дозоре, несся во весь опор со стороны леса. Осадил на полном скаку лошадь у самих стремян боярского рысака, отдышавшись, доложил:

– Деревня пуста, батька! Только живую душу я все ж отыскал! – Десятник осклабился в улыбке. Вот он я какой! Хвали!

Но, судя по всему, Садко не было никакой охоты терять попусту время на похвальбу. Хотел было отчитать весельчака, да вспомнил, что по возрасту десятнику нет еще и тридцатника. Молодой, лихость и жажда деятельности прет из него как вода из реки в половодье.

– Хм! Говори. Чего тянешь? Кого нашел? Где? Сколько?

Глеб стушевался.

– Так это, одного и нашел…

– Ну-у!

– Деревня заканчивается у самого леса, а дальше дорога. В полверсте от околицы мельница поставлена. Вот мельник на ней живехонек…

– А тебе не показалось странным, что деревенские не сеют, не пашут, занимаются исключительно охотой и огородами, а мельница, считай, в деревне есть, а?

– Ну, так здеся все просто, боярин-батюшка. Деревня церкву имеет, люд в ней живет крещеный, в Христа верующий. Мельник тоже христианин. По округе соседние деревни славят родных богов, а землю возделывают, хлеб ростят, им все едино в какого бога Петруха верует, главное помол. Видать добрый из него мельник. Да и деревне через него, какой-никакой, а прибыток. Одним словом, чего такого – Русь-матушка. В ней всем места и дела хватить.

– Ну-ну! Все ко мне! – подал команду. – По коням! Веди, Глеб, показывай своего мельника.

– Бог наказал Лесную и ее жителей, – обреченно, скорее выдохнул, чем произнес слова мельник.

Печальный, меланхолический взгляд коснулся лица боярина. Удал, стоявший за спинами боярина и скандинава, заметил под радужной оболочкой глаз аборигена полоску белка. Широколицее, бородатое лицо собеседника, казалось, излучало усталость и нерешенные жизненные проблемы. Было явно видно, что зрелый мужчина стыдится своего положения.

– Сначала по округе поползли слухи. Потом соседи из дальних от нас деревень сорвались с мест, семьями со всем скарбом потянулись к нам с просьбой к обчеству принять. При этом рассказывая, как мы думали про небылицы.

– Чего ж не приняли?

– Язычники. – Видно поняв, что перед ним не единоверец, мельник потупился. – Батюшка сказал от лукавого сбегли, а правильную веру отринули. Не хотели они креститься, вот им остаться и не позволили!

– Эх вы! Случись ранее такое с вами, вас бы приютили!

– Может и так. Седмицу тому в деревне объявился человечишка. Сам я его не видал, но кум приходил, рассказывал. Старикашка горбатый попросился у нашего старосты остаться в Лесной на прожиток. Мол, обузой не будет, а за поставленную обчеством избу деньгой заплатит. Емеля наш спрос учинил, в какого бога верует чужак. Ну, тот, засмеявшись, и скажи, мол, бог у него свой и точно не Иисус. Емеля ему отлуп заказал. Грит, иди до своих, в округе еще три деревни имеются. Они примут, а у нас все правоверные христиане, в церковь ходят, богу молятся, да и батюшка как бы против такого соседства с язычником, ясно против будет. Чуть не повздорили. Выгнали из деревни чужака. Тот, уходя, слово, приносящее порчу, вредящее християнам, произнес, де вы свой урок сами заслужили. Ты ведь знаешь, боярин, урочить – значит говорить недоброе, во вред кому-то. Видишь, наслал-таки колдун на деревню порчу, теперь куда взгляд ни кинь, всюду смерть.

Петро, сидя на чурбаке напротив боярина, в окружении стоявших на ногах дружинников прямо у распахнутой двери водяной мельницы повествовал о том, что происходило в родном поселении. Весь вид его говорил о том, что боится до колик в животе, что готовился умереть в скором времени и что рад до чертиков прибытию боярина с воями. Удалу даже на одно мгновение показалось, что осмысленный взгляд Петра, скользнувший по людям, озарился какой-то не людской радостью. С чего бы так прагматично радоваться?

– Дальше что было? – думая о чем-то своем, спросил мельника Садко.

– Дальше? Дальше в лесу объявилась злобная тварь. Я сам ее издаля видел. Страшна, прости Господи, аки диавол.

– Ростом высокий, об одном глазе, в плечах пол-аршина, на голове щетина, на клюку опирается, сам страшно ухмыляется, – произнес стоявший в воинском кругу Первак, воин в летах, уважаемый всеми в дружине. Это он чаще других опекал молодого Бежана.

– Точно! Она, тварь! Сильна, огромна и шерстью обросла вся. А Микола, царствие ему небесное, сказывал, что и вонюча не в меру. А то, что на клюку опирается, так все едино вертка и быстра. Вот… – на одном дыхании подтвердил хозяин мельницы.

– Ты-то откуда знаешь, Первак? – удивился боярин, переведя взгляд на своего дружинника.

– Сталкивался по молодости с такой напастью. Едва жив остался. Тварь сию Верлиокой народ кличет. И без сильного колдуна здесь не обошлось, боярин.

– Так она что, людей жрёт? – не удержался от вопроса Бежан, словно свербел у молодого язык.

– Может, и жрёт. Сам не видел, – ответил мельник. – Только видел, что тела людские в клочья рвет. В лоскуты шматует!

Мельник задумавшись, опять приумолк. Видать, здорово страшно мужику.

– Не молчи. Ты давай, рассказывай, Петро! – подбодрил хозяина Глеб.

– А! Ну да! Первыми в ее лапы попали Стецько и Онуфрий, нужно сказать, отменные охотники. Как уж оно там было, только уцелел Онуфрий. Раненый, но до деревни дополз и обо всем перед смертушкой успел поведать. Из десятка крепких, ловких, снаряженных против твари охотников-воинов… вернулись в Лесную лишь двое, оба не в себе, к тому же увечные. А ведь мужики крепкие и повидали в этой жизни немало. Потом тварь дала всем нам передохнуть. Уж думали, ушла в глубь леса, а там в другое место подалась. Мало ли весей в округе… но видать, не случилось. В одну из ночей прокралась в саму деревню. Погрызла, порвала скот в сараях. Нашумела, а когда её совершенно случайно увидали, наступила для поселян всенощная! К счастью, все остались живы – тварь разумно решила сбежать. Потом исчезло несколько овец, пропали козы, исчезли пятеро стариков и трое детей. Иные селяне, видя такое дело, посбирали пожитки и съехали прочь, от греха подальше. Деревня воистину превратилась в проклятое место после того, как прямо в церкви эта тварина растерзала нашего батюшку. С той поры и времени-то прошло чуть, а Лесная опустела. Кто не ушел, того тварь умертвила. Один я остался. Днем хожу, останки людские соберу да на кладбище без отпевания зарою.

Боярин резко поднялся на ноги, в раздумье прошелся взад-вперед по утоптанной перед мельницей площадке. Удал и сам призадумался. Да-а! Дела-а! Ведь все что угодно ожидал, но такого. И как прикажете быть? Что делать? К чему готовиться в наступающей ночи? А ведь темнота уже не за горами. Поневоле будешь считать свою прежнюю дорогу легкой и привычной, а сейчас и не знаешь, сожрет тебя какая-то Верлиока или жив останешься. Если сожрать попытается, то как это будет на практике?