Это было совершенно новое чувство, перед которым меркли всеостальные.

Может, и вправду бабушка любила ее? И маленькая — а потомбольшая Александра была нужна ей? Может, бабушка видела в ней не только однинедостатки? Может, зря она так убивалась над собственным несовершенством, еслибабушка все равно любила ее такой, какой она была?..

Это была необыкновенная, почти кощунственная мысль, ведьАлександра двадцать пять лет прожила с убеждением, что ее нельзя любить «простотак», а можно только «за что-то».

Как жалко, что это был сон и что он был такой короткий! ИФилипп со своими призывами влез так некстати…

Задумчиво улыбаясь, Александра откинула одеяло и обнаружила,что спала в джинсах. Как легла вчера вечером, так и в конце концов уснула.

Нужно принять душ, и умыться, и освоиться со своим новымсостоянием, в котором бабушка ее любила.

Нащупав в переднем кармане какой-то комочек, Александрасунула туда руку и вытащила мокрый и мятый носовой платок.

Он был из белоснежного льна, и в уголке у него была вышитазатейливая буковка К.

В два позвонили из приемной верного друга Павлика, и вежливыймужской голос сообщил, что машина будет к пяти часам, номер такой-то.

— Филипп! — крикнула Александра, положив трубку. — Сказали,что приедут в пять. Номер рядом с телефоном на бумажке записан.

Филипп выглянул из спальни, где складывал в чемодан какие-товещи.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Алекс, я прошу тебя все-такичто-нибудь взять из того, что тебе нужно. Я, конечно, кое-что собрал, но япредставления не имею о том, где твои очки, часы, трусы и серьги.

Александра виновато на него посмотрела.

Она сидела на диване все время, что он лихорадочно готовилсяк отъезду — выгребал из холодильника еду, выносил мусор, задумчиво посвистывалперед щитком с электрическими пробками и, наконец, бестолково пихал в чемоданкакие-то ее вещи. Себя он собрал легко и быстро. С ее барахлом емудействительно было не управиться, тем более что он сразу сказал, что вещейнужно взять очень мало. Только то, без чего действительно невозможно обойтись,и то, что будет непосредственно надето на отъезжающего.

Ей было очень стыдно, что она совсем ему не помогает, апросто сидит сложа руки. Как инвалид.

Бабы-Клавин платок был припрятан на самое дно элегантногокожаного рюкзачка — подарок Филиппа к Новому году. С этим рюкзачком Александрасама себе очень нравилась и казалась необыкновенно стильной.

Она даже не позволила себе усомниться в том, что платок ейдала именно бабушка, когда Александра поехала в деревню навестить ее. Да иоткуда еще ему было взяться?! В гардеробе таких платков не было, Александра,любившая порядок, знала это точно. В ящиках комода тоже. Как раз недавно вприступе нелюбви к себе Александра перебирала в комоде вещи и не видела тамникаких платков.

Значит, все правда! Значит, Александра действительновиделась с бабушкой, и разговаривала с ней, и она сказала, что всегда любиласвою внучку…

В это невозможно было поверить, это невозможно было описатьсловами, это было началом новой, совершенно особенной жизни, в которойАлександре было отведено совсем другое место.

Место любимого ребенка.

Почему же она раньше не догадалась, что бабушка любила ее?

Филипп был прав — она не пристроила ее в детский дом или,как щенка, в хорошие руки, хотя вполне могла это сделать, и никто бы не осудилее. Разве старому человеку под силу растить младенца? Да потом жить с этимподросшим младенцем на одну пенсию?

Нет. Оставила у себя. Растила, учила, обшивала, кормила ипоила, и устраивала праздники, и возила в деревню, и катала на санках, ипрятала под елку подарки… Конечно, она ругалась, ворчала и никогда ничем небыла довольна. И наверное, трудно было рассмотреть за этим… любовь.

Вот Александра и не рассмотрела.

— Алекс! — сказал Филипп. — Если ты не в силах оторватьзадницу от кресла, чтобы собраться, свари хотя бы кофе!

Иногда она его раздражала. Как сейчас, например.

Сидит, и на лице трагическое выражение, и руки сложеныбезвольно, и голова опущена печально, и весь вид как бы говорит о глубинеотчаяния, захлестнувшего ее тонкую натуру.

Тонкая натура даже не поинтересовалась, откуда у негопистолет и почему он так хорошо стреляет. И что именно он сказал приехавшим настрельбу омоновцам. И не поблагодарила за то, что он заставил Павлика вмешатьсяи помочь ее драгоценному Ивану. И не проявляет никакого интереса к тому, чточерез несколько часов она будет в Париже, где им предстоит еще очень многоеобъяснить друг другу.

— Прости, Филипп, — пробормотала Александра. — Конечно, яведу себя ужасно. Но я сейчас же возьму себя в руки…

— Да уж, постарайся, пожалуйста… — пробормотал Филипп.

Она заставила себя встать, включила чайник и моментальновытряхнула из чемодана то, что он туда напихал. Вся его укладка никуда негодилась, и ей пришлось начинать заново. Это заняло ее на некоторое время, и,когда чемодан был собран, было около четырех.

Она не стала звонить девицам, опасаясь, что совсемрасклеится и не сможет никуда ехать. Они и накануне так договорились, что онапозвонит им из Парижа, когда — если — до него доберется.

В дорогу она приготовила себе самый лучший черный брючныйкостюм и куртку — в Париже тепло, сказал Филипп. Тепло и дождь.

В молчании они попили кофе, и Филипп выставил в коридор двасвоих щегольских чемодана. В чемодане поменьше были его вещи, а в чемоданепобольше вещи Александры.

Время ползло с медленным шуршаньем, как старый удав.

Без десяти пять Александра в двухсотый раз выглянула в окно,хотя Филипп строго-настрого запретил ей даже приближаться к окнам.

Красная «девятка», расплескивая мерзлую воду, проползла заугол. Соседский «Запорожец» мирно дремал, заканчивая свой век в луже. Грязная«Нива», устало фырча, остановилась у подъезда. Из нее вылез лысый дядька стретьего этажа и стал тянуть из багажника какие-то трубы.

Телефонный звонок обрушился на Александру, как знамениесудьбы, заставив ее сильно вздрогнуть. Филипп был в ванной и не мог ответить назвонок. Помедлив, она взяла трубку.

— Госпожа Бовэ? — спросил низкий мужской голос. АлександраПотапова никогда не думала о себе как о госпоже Бовэ, но тем не менее кивнула,как будто собеседник мог ее видеть. — Меня зовут Сергей Говоров. Я буду у васчерез четыре минуты. Вас предупредили, что я приеду?