В таком же положении находились Марков, Иван Дункай и отшельник Цепалев — да и вообще любой житель Соболиного. Каждый был вынужден искать собственные способы сосуществования с тиграми. Смирнов не сомневался, что Марков выбрал охоту на них. «Я знал, что он отлавливает тигрят, — говорил Смирнов. — Мясом питается, а шкуры продает. Я сам пытался его поймать, и если бы не тигр, рано или поздно сделал бы это. Тигр меня опередил».

Этот тигр, с его аппетитами и манерой нападать в открытую, чувствовал себя в мире людей все увереннее и уже сочетал хищнические качества как зверя, так и человека. Но то же самое можно смело сказать и о Смирнове. Каждый из них по-своему был ранен и являлся изгоем, скитающимся где-то на стыке двух миров — звериного и человеческого. Теперь эта пограничная зона превратилась в территорию смерти, и из всех членов поискового отряда, возможно, именно Смирнов был наилучшим образом подготовлен для выполнения поставленной перед ними задачи.

Владимиру Шибневу и Евгению Смирнову довелось работать с Юрием Пионкой — опытным удэгейским охотником из Красного Яра, занимавшимся, кроме всего прочего, изготовлением лодок и лыж. Как и большинство местных жителей, он знал окрестности Бикина как свои пять пальцев. В отряде он был единственным уроженцем здешних мест, и для него задача существенно осложнялась убеждением, привитым ему отцом в раннем детстве: тигр — это божество.

До настоящего момента подобных дилемм у него не возникало. «Я никогда в жизни не ссорился с тиграми, — объясняет Пионка. — Удэгеец крепко подумает, прежде чем причинить тигру какой-либо вред».

Однако когда Щетинин обратился к полевой группе «Тайга» за помощью, отец Пионки ставил капканы на соболей в верховьях реки и не мог помочь сыну советом. Должность охотинспектора налагала на Пионку ответственность как перед коллегами, так и перед жителями окрестных деревень, и он был вынужден искать способ примирить служебные обязанности с сыновним долгом и верованиями своего народа. По счастью, в случае с тиграми действовала оговорка: божество не божество, но мукам, которые приходится терпеть его адептам, тоже есть предел. Их тигр, безусловно, был амбой в наиболее разрушительном проявлении, и когда он начал убивать одного человека за другим, кровавая месть стала неизбежной. Кровь за кровь — это правило распространялось и на убийство человека человеком и являлось основой правосудия среди удэгейцев вплоть до 1930-х годов.

В зависимости от ситуации акт возмездия совершался воином, шаманом или кем-то из соплеменников, но подобные случаи были исключительно редки и до нас дошли только в виде легенд и преданий. В 1997 году в Красном Яре еще жила шаманка, и хотя у нее был священный бубен, пояс из змеиной кожи, увешанный бубенцами, и даже чучело тигра, она была уже очень стара, и никто не верил, что в данной ситуации она чем-то может помочь. Кроме того, в Красном Яре понимали, что не удэгейцы должны бояться тигра. «Если бы тиграм нравилось есть людей, никого из нас уже бы на свете не было, — говорил начинающий шаман Василий Дункай, живущий по соседству с Пионкой. — Этот тигр знает, кто его ранил. Это очень умный хищник, мозговитый; он понимает, у кого кожа светлая, у кого темная. Каждый человек пахнет по-своему, поэтому он не тронул ни моего отца [Ивана], ни моего брата [Михаила]. Он убивал людей, которые причинили ему зло, — русских».

Это было верное замечание: несмотря на то что в Бикинской долине проживало множество удэгейцев и нанайцев, до сих пор жертвами тигра становились исключительно русские. В этой связи проблема открывалась Юрию Пионке в новом ракурсе: ввязавшись в конфликт, он рисковал навлечь гнев разъяренного зверя на себя и на свой народ. У истории про Узу и игуля был счастливый конец, но кто из ныне живущих столь же искусен и силен, чтобы совладать с игулем? Впрочем, со времен Узы в распоряжении местных обитателей появилось новое волшебство, куда более сильное, и в изменении баланса в системе «тигр — человек» на Дальнем Востоке России оно сыграло не менее значимую роль, чем сами люди, им повелевающие. Пионка владел им в виде СКС — самозарядного карабина Симонова. Он разрабатывался для того, чтобы стрелять в людей, но годился и для тигров, давая своему обладателю ощущение дерзкой самоуверенности.

Мировая история выявила прямую зависимость между появлением огнестрельного оружия и крушением традиционных верований. Россия не является исключением из этого правила. Ружья и автоматы, в особенности из разряда СКС, в определенных ситуациях сделали вмешательство шаманов ненужным, ибо во многом воспроизводили их функцию: сосредоточить в руках человека силу стихий, тем самым придав ему сверхъестественную мощь. Оказалось, что ружье позволяет сочетать могущество шамана и воина — именно в этом заключалась заветная мечта охотников, и появление СКС сделало ее реальностью. Карабин впервые пополнил вооружение Советской армии в конце Второй мировой войны, но затем ему на смену пришел усовершенствованный аналог — автомат Калашникова. Впрочем, СКС по-прежнему оставался в арсенале военных и со временем обрел популярность среди русских охотников и егерей. Им были вооружены все члены полевой группы «Тайга» и инспекции «Тигр». С таким оружием в руках кто угодно мог стать Узой.

Вечером 16 декабря в кузов трушевского «урала» набилось восемь вооруженных людей. Кроме Щетинина, Труша, Лазуренко и Горборукова там были Виталий Тимченко, инспектор из Владивостока, Андрей Копаев, руководитель кировского подразделения инспекции «Тигр», а также Шибнев и Пионка из полевой группы «Тайга». Смирнов, Горунов и Бурухин на ночь разошлись по домам. Лазуренко разогрел на буржуйке нехитрый ужин. Мужчины обсуждали план охоты все еще под впечатлением от осмотра места, где погиб Почепня. «Обсуждение было бурным и эмоциональным, — вспоминал Труш. — Что тигр должен быть уничтожен, ни у кого не вызывало сомнений; спорили лишь о том, как сделать это быстро и эффективно».

Для начала Щетинин и его подчиненные должны были решить, что делать дальше: привлекать к охоте вертолет, установить ловушки или придерживаться более традиционных методов выслеживания зверя. В тесном грузовике беседа велась в демократическом ключе. Каждый имел право высказать свое мнение, чтобы потом вместе найти оптимальное решение, взвесив все за и против. Несмотря на это, разговор вышел коротким. От вертолетов сразу же отказались — не из-за стоимости операции, а по причине трудности их использования в густом лесу. Шансы разглядеть тигра с воздуха были крайне невысоки, и даже в случае успеха еще следовало убедиться, что это тот самый тигр, а сделать это с высоты в сотню метров над землей — задача не из легких. Стальные клетки для поимки зверя тоже были отвергнуты. В принципе их можно было бы использовать, но на то, чтобы доставить их сюда и установить, потребовалось бы несколько дней. Кроме того, вариант с клетками был рискованным: при поимке животное могло пострадать, а если бы это оказался не тот тигр, в полку разъяренных животных прибыло бы. Лазуренко вспомнил случай, когда пойманная в клетку тигрица так силилась вырваться на свободу, что обломала себе клыки о прутья решетки.

Круг альтернатив неумолимо сужался: рельеф местности был такой неровный, что от лыж и снегоходов толку было бы мало; они скорее годятся для того, чтобы путешествовать по реке или окрестным болотам. Кто-то предложил ехать на бульдозере, но затею не поддержали. Спорщики нервничали, понимая, что с каждым днем шансы нового нападения стремительно возрастают, и очень скоро все согласились, что самый быстрый и надежный способ обнаружить тигра — пойти пешком с собаками, как более века тому назад это делали Янковские. Характер и приемы тигра-убийцы вынуждали людей играть по его правилам невзирая на все доступные им средства поддержки с земли и с воздуха, рации, карты местности и накопленное веками охотничье мастерство. В этом не было их вины: хищники высшего звена, как никто другой, умеют обратить любые обстоятельства себе во благо. Их тигр, несмотря на то что был ранен и находился, вероятнее всего, в незнакомой для себя местности, сумел добиться именно этого.