Мало у кого сохранились священные олени – защитники от хворей. В спешке и панике люди не успевали извлечь из-под кожи на шее погибающих животных чудодейственные волосяные колтуны. Кто-то просто потерял особые кошели, в которых эти обереги хранились. Некому было взять на себя больное дыхание малышей в бренном мире, некому увезти на небо души, если бесу простуды случалось навредить матерям. Ведь не столь приятен злобному духу детский плач, сколь сладостно материнское горе…

Но олени все-таки помогли. Шаман луорабе велел сонингам отделить от стада десяток животных и доставить их наверх. В течение нескольких дней женщины обкладывали грудки и спины детей теплым распаренным ягелем из желудков только что забитых оленей, и кашель понемногу утих.

Ох, сколько же беженцы ехали и шагали без передышки! Сколько сделали остановок в дороге к благословенному Перекрестью живых путей! Сойдя с гор, добирались по изрытому ручьями лесу, густой каше дорог, по равнинам, покрытым водяной зыбью…

– И вот мы здесь, – завершил старшой.

…Словно призрачная птица со страшными очами, пролетело до вечера время. Много еще не досказали гости, познавшие за несколько месяцев горести всей жизни.

Хорсун поднял наклоненную голову:

– Рядом с полем, где вы, надеюсь, хорошо устроитесь, протекает чистая речка. Ягеля в тайге довольно. За горами есть любимые оленями солонцы. Наши подвалы ломятся от мяса. Будем вместе готовиться к войне.

Луорабе понятливо кивнул:

– Мой жена казаль: большая враг придет.

Северных саха разобрали по домам. У кого-то нашлись родственники, кто-то узнал о потере родных. Не повезло Долгунче. Таинственно исчезли куда-то все семеро помощников-хомусчитов певуньи.

Знакомый человек Модун видел через реку людей и дружину ее аймака. Ветер едва донес слова багалыка Бэргэна, отца воительницы, о том, что они идут в Элен. О дальнейшей их судьбе знакомый не знал.

Напрасно Лахса с Манихаем расспрашивали о семьях старших детей – северяне то ли впрямь не ведали, что произошло с селеньями, в которых те жили, то ли, жалея родителей, предпочли умолчать о страшной правде.

Ньгамендри были рады встрече с Нивани, но с прискорбием сообщили, что очаги его стойбища погасли…

Эленцы пришли на Поле Скорби помочь гостям. Тут и там, где одна из сторон знала язык, вступали в беседы. Беженцы рассказывали о Бреши. Лишь одуллары обходили упоминание о ней в разговорах. У них был силен запрет на произношение всуе имен и названий. Дети откликались на прозвища, взрослых звали по прозвищам старших чад: Отец-того-у-кого-быстрые-ноги, Мать-ушедшей-в-горах. Недаром в слове «одуллар» кроется широкий смысл, что означает «могучий, но осторожный народ».

Одулларские подростки, не обращая внимания на почтительную толпу эленских мальчишек, снимали с собак диковинные ремни и шлеи. У ездовых, как и у здешних промысловых псов, были остроконечные уши, и также задорно закручивались кверху пушистые хвосты. Но вид у чужих, несмотря на худобу, был свирепый.

…Ох, и здорово, должно быть, мчаться на нартах с собачьей упряжкой, крича: «Тэх-тэх – направо! Тадах – налево!» Жаль, не получишь потомства от упряжных, оскопленных еще щенками.

А вот покататься на оленях совсем не хотелось. Изможденными выглядели даже олени-талисманы, на которых не ездят и не кладут вьюки, что уж говорить о рабочих животных! Шерсть на них висела клоками, словно не успели сбросить осеннюю. С одного верхового забыли снять берестяную зыбку. Грустно звякая колокольцем на шее, он плелся по полю в поисках хозяйки. Вожжи его отвязались от костяного крючка на боку и путались в ногах.

Местные женщины удивлялись тому, как невозмутимо гостьи развьючивают оленей, складывают, развешивают рыбацкие и охотничьи снасти. И без всякого смущения переступают через них! Общая охота в обычае у кочевых народов, у них и женские лодки есть, легкие в ходу.

Эленки рассматривали вещицы, ловко вырезанные из оленьего и бараньего рога, переметные сумы, пошитые из рыбьих кож, кошели из утиных перьев и гусиных лапок. Девицы ревниво поглядывали на парней. Те старались услужить хорошеньким кочевницам, чьи голоса нежны, как птичье воркованье. Тонготы не ограничивают свободу своих девушек и не считают позором рождение досвадебных детей. Вот станет молодая хозяйкой очага – не до гуляний ей будет…

Ворота крепости уже не закрывались. Переселенцы ставили за нею новые и новые остовы урас, столбы тордохов, шесты чумов и яранг. Разные по виду, цвету, величине жилища заполонили расстояние от крепостных стен до аласа двух кедров.

Теперь все знали: в Элен сосредоточились пути-дороги Земли. Как кровеносные жилы, текли они к Матери Листвени, набирались от нее целебных сил и, сделав круг по всей Орто, возвращались обратно.

Одни утверждали, будто эта высокая лиственница и есть Древо мира Ал-Кудук, невидимая крона которого уходит в звезды, а корни опираются на крышу Преисподней. Вторые называли лиственницу Божественным Ытыком вечного Круга. Третьи соглашались с теми и другими: чем бы ни считалась Матерь Листвень, она – пуповина Земли и поддерживает равновесие миров.

Подростки помогали пасти оленей за горами жрецов. Дети помладше дружными ватагами носились по внутренним лескам и у горных отрогов. Поджаривали на кострах снятых с тальниковых плашек снегирей, пекли в горячей золе вкуснейшие беличьи желудки, полные орешков и семян. Попадающих в петли зайцев несли домой.

Взрослые не охотились. Несмотря на прилив гостей, подвального мяса должно было хватить надолго. Но в будничном разговоре старшина пришлых тонготов, скроив безразличную мину, сказал багалыку:

– Щедрые господа подарок нам отправили.

С охотничьего языка сообщение можно было перевести так: «Мои люди обнаружили поблизости медвежьи следы, предупреди своих».

В отличие от других животных, у которых одна душа, медведь, как человек, наделен тройною душой. Она подвластна Творцу и лишь после Него – таежному духу Бай-Байанаю, поэтому благодарность за подобный «дар» возносится обоим. К дедушке-медведю относятся с почтением, охотятся на него с почтением и с не меньшим почтением едят его мясо.

Хорсун сделал вид, будто не расслышал весть или пропустил мимо ушей, как незначительную. Не прерывая беседу, вроде бы невзначай коснулся лба ребром ладони: «Понял, утром будем готовы». Непосвященные не заметили бы знака. Да и незачем. Вот когда увидят тушу зверя, тогда пусть и ликуют.

Эленцы добывали медведей не больше двух двадцаток в год. Кто бьет их слишком много, тот, по поверью, от звериной лапы и погибает. «Дедушка осудил», – говорят раненные лесным стариком. О медведе, бродившем вокруг Элен, Хорсуну уже говорили, но не хотел обижать гостя. Пусть думает, что багалык был рад узнать о «подарке».

Вообще-то, люди не едят мясо шатунов. Оно обычно прогорклое, а внутренности червивы. Зимою нет растительной пищи, добычи мало. Этого же спугнули недавно, не успел похудеть. Да и не похудел бы в изобилии нынешнего зверья.