бывает излишне осторожна. Она опасается говорить о социалистическом реализме применительно к средним по своему уровню произведениям советского искусства, хотя они, удовлетворяя основным требованиям метода, все же не представляют собою крупного художественного обобщения.

Конечно, наиболее ярко и полно художественный метод выражает себя в лучших произведениях, но это не дает права применять понятие социалистического реализма только и исключительно к лучшим произведениям советского искусстве. Критический реализм получил свое выражение и в творчестве И. Репина и в творчестве К. Савицкого, хотя у первого он выразился в целом гораздо полнее и глубже. «Ремонтные работы на железной дороге» — произведение по-своему очень яркое и характерное, хотя по глубине и значительности отражения жизни эта картина, бесспорно, уступает репинским «Бурлакам». Совершенно так же мы можем говорить о социалистическом реализме применительно к произведениям разного качества, только бы эти произведения отвечали основным требованиям коммунистической идейности и правдивости. Исходить из каких-то отвлеченных критериев было бы глубокой ошибкой. Нужно всегда иметь в виду главное в сущности произведения искусства, которое определяется, в конечном счете, выражением в нем передовых, коммунистических идей о жизни нашего народа. Так, «Хозяева земли» А. Максименко, бесспорно, уступают по глубине и яркости раскрытия образа передового советского человека, как и по мастерству, скажем, «Хлебу» Т. Яблонской. Но это совсем не означает, что работа Максименко не есть хороший пример искусства социалистического реализма.

К. Савицкий. Ремонтные работы на железной дороге.

А. Максименко. Хозяева земли.

Таким образом, мы не должны исходить в нашем анализе из какого-то отвлеченного мерила, но должны пытаться изучать в самом искусстве развивающийся принцип социалистического реализма. Изменяется сама жизнь, встают перед нашим народом новые задачи, и поэтому, естественно, изменяется и самый облик советского искусства, хотя основные его принципы, само собой разумеется, остаются незыблемыми. Это — принципы реалистической правдивости, коммунистической партийности и народности. Но конкретный характер и особенности искусства все время меняются, развиваются в соответствии с развитием самой нашей жизни и нашей культуры. И если бы мы удовольствовались теми формальными признаками, которые мы извлекли из произведений 1935 года, и попытались бы их применить к произведениям 1952 года, то убедились бы, что они в какой-то мере уже не совсем к ним подходят. И наоборот, если бы мы, отвлекая от произведений 1952 года определенные признаки, приложили бы их к произведениям более ранним, то также увидели бы, что они не совсем применимы к этому раннему этапу.

Необходимость исторического подхода к понятию социалистического реализма обуславливает, на наш взгляд, принцип анализа проблемы. Говоря коротко, мы попытаемся рассмотреть социалистический реализм не как «стиль», характеризуемый определенными формальными признаками, а как ведущую историческую тенденцию искусства нашей эпохи, как внутреннюю закономерность развития художественной культуры в эпоху пролетарских революций, в эпоху перехода от капитализма к коммунизму. Исходным пунктом для нас будет здесь гениальное сталинское определение метода советского искусства как метода социалистического реализма, раскрытое на Первом Всесоюзном съезде советских писателей А. А. Ждановым и А. М. Горьким.

II.

Впервые самое понятие социалистического реализма было сформулировано в 1932 году И. В. Сталиным. Это замечательное определение, положившее конец всевозможным кривотолкам и извращениям, которые имели место в конце двадцатых — начале тридцатых годов в смысле определения метода советского искусства, отчетливо показало деятелям нашей художественной культуры основной смысл и направление их работы на пользу народа под руководством Коммунистической партии.

Каковы же были те конкретные исторические условия, в которых И. В. Сталин дал свое определение метода советского искусства как метода социалистического реализма?

Около 1930—1932 годов окончательно вырисовалась победа близкого народу реалистического искусства. Чувствуя шаткость своих идеологических позиций, формалисты в эти годы пытаются активизироваться. Организуется из осколков распавшихся формалистических группировок объединение «Октябрь». В Российской ассоциации пролетарских художников (РАПХ), куда вошло много художников-реалистов, верховодили формалисты и пробравшиеся в руководство ассоциации политические проходимцы, враги народа и партии. Но это оживление формализма отнюдь не было свидетельством его силы. Напротив того, оно было результатом его слабости. Формализм пытался дать последний бой побеждающему и крепнущему реализму.

Формирование нового метода искусства связано было с определенными трудностями, трудностями роста, поскольку богатство новых проблем, вставших перед искусством в эпоху социалистической реконструкции, разумеется, не могло быть освоено сразу, без определенного, хотя бы и краткого периода поисков, тем более, что к этому времени был уже накоплен большой художественный опыт в раскрытии нового в жизни Страны Советов, нуждавшийся в том, чтобы быть обобщенным.

Теоретическая мысль — искусствоведческая и критическая — резко отставала от этих важнейших задач. В ту пору она была еще в большой мере заражена, с одной стороны, эстетством, с другой — вульгарной социологией. Этим попытались воспользоваться воинствующие формалисты, которым немало помогали безграмотные путаники, ничего не понявшие в революционной сути учения марксизма-ленинизма. Рапховцы делали попытку увести советское искусство от решения конкретных жизненных задач в дебри мертвой схоластики; реальные потребности художественного развития затемнялись путаными абстрактными рассуждениями.

Естественно, что в среде художников в 1929—1931 годах разгорелись споры о методе: они были выражением насущных интересов нашего искусства, но критики РАПХ и «Октября» максимально запутали вопрос. Был выдвинут тезис о том, что методом советского искусства является «диалектический материализм». Подменяя конкретное требование о необходимости для художника овладения идейной сокровищницей марксизма-ленинизма, рапховские «теоретики» требовали, прибегая к грубо примитивной аналогии, создания «диалектико-материалистической формы», тем самым в сущности издеваясь над философией марксизма-ленинизма. Им удавалось иногда на время сбить с толку отдельных художников-реалистов. Так, художник П. Соколов-Скаля написал картину «Прорыв», в которой попытался в соответствии с требованиями «теоретиков» изобразить событие «во всех связях и опосредствованиях». В этой картине в центре написана мартеновская печь, около нее трудятся ударники в нарочито «динамических» позах (статичная форма объявлялась признаком «метафизического метода»), немного в стороне — рабочие, не охваченные ударничеством, еще дальше — лодыри, совсем близко к краю — специалист, собирающийся включиться в работу, и, наконец, у самой рамы в темноте — скрывающийся вредитель. Все фигуры изображены намеренно схематично, опять-таки в угоду «теоретикам», утверждавшим, что индивидуализация образа есть «признак буржуазного мышления». В результате получилась странная смесь наивной аллегории и наглядной диаграммы.

П. Соколов-Скаля. Прорыв (авария на керченской домне № 1).

Формалисты из кожи лезли, чтобы доказать, что их пустое и бессодержательное искусство и есть якобы творчество по законам диалектического материализма. Искусствовед И. Иоффе доказывал, например, что картины одного из самых заядлых формалистов-мистиков Филонова есть подлинное выражение «пролетарского мировоззрения», так как