— Лёха? — переспросила она, как будто задумавшись. — Ни разу. Он куда благороднее вас всех вместе взятых!

— О-о-о… куда тебя понесло, — произнёс он с чувством превосходства, потому что знал кое-что такое о Лёхе Бирсане, о чём Самохвалова даже не догадывалась.

Интересно, как она отреагирует? — подумал он, если я ей расскажу правду. Получается, что Лёха Бирсан, через Жаглина, заманил Гектора Орлова в ловушку, избавившись таким образом от конкурента, как он в своё время избавился и от Пророка. Когда он успел набраться подлости, в школе мы такое за ним не замечали?

— А кто предал Антона?! — напомнил он.

Она промолчала, с любопытством посмотрела на него и потребовала:

— Где Бирсан, чёрт побери?!

Не поверит, понял он. С цепи сорвётся. Бросится, чтобы выцарапать глаза, или достанет из сумочки пистолет. То что у неё есть оружие, он не сомневался.

— Не знаю, — ответил он с постным лицом так, чтобы она ни о чём не догадалась, не потому что он боялся, а потому что действовал чисто интуитивно: время открывать карты ещё не пришло, не та ситуация.

— Он не отвечает со вчерашнего дня! — застонала она, явно взывая к совести Цветаева и глаза её вспыхнули болезненным светом.

— Я даже не знал, что он здесь, — соврал Цветаев.

— Это точно?! — произнесла она с надрывом.

— Точно! — уверил он её, мстя за прежнее высокомерие и настоящую глупость, которую она, похоже, всё-таки совершила.

— А ты мне не врёшь?!

— Нет, конечно, — в тон ей ответил Цветаев.

— Тогда почему он не звонит? — прищурилась она и правая её рука легла на сумочку.

Пистолеты бывают разные, даже мелкокалиберный на близком расстоянии смертельно опасен.

— Без понятия, — бесстрашно ответил он и собрался уйти.

— А ты можешь узнать?! — она крепко схватила его за руку, и тон её чуть-чуть изменился на просящий.

— У кого? — удивился Цветаев, хотя, конечно, знал того типа, который всю эту кашу и заварил, разумеется, только не Пророк.

— У него, — она кивнула в пространство, где обретался Кубинский, ничего не подозревающий и не осознавший своего падения.

Ирина Самохвалова не посмела назвать его имя. Хоть что-то в ней осталось порядочное, решил Цветаев, косясь на её кровавые ноготки.

— Спрошу, — догадался он, полагая, что она подозревает в пропаже Лёхи Бирсана Пророка.

— И это… — она запнулась, спрятав кровавые ноготки, — позвонишь мне сразу. — Позвонишь?

И между ними возник странный союз — не призывающий ни к каким обязательствам, но основанный на прошлом, на том, о чём они никогда не забывали. Может быть, это было просьбой во спасении; мольба страсти? Цветаев не стал разбираться, ведь Самохвалова никогда не жаловала его своим вниманием. Стало быть, это игра, а не искренность, а с неискренними женщинами он предпочитал не иметь дело. Поэтому он подумал, что для некоторых людей прошлое не играет никакой роли. Оно тяготит их. Как же они живут? — удивился он.

— Хорошо, — согласился он с тяжелым, как крейсер «Варяг», сердцем.

— Мне надо знать! — вопросила она ещё раз к его школьной памяти. — Слышишь меня?!

— Ира, — сказал он поднимаясь и проверяя своё лицо, ибо не хотел показаться сентиментальным и злым, никаким хотел показаться, — обязательно позвоню.

Потом Самохвалова будет крутить в памяти этот разговор, и у неё не должно остаться ни капли сомнений, что я был искренним, подумал он. Это моя страховка от её подозрений.

Он ещё не знал, как решить эту задачу, и даже не представлял, что будет делать; ясно одно — группа на грани провала. И это главное, а всё остальное — любовь, морковь и помидоры — потом, когда пыль уляжется, и у всех будут холодные головы, а пока надо уносить ноги.

— А ты Пророку позвони, — ехидно посоветовал он.

— Уже… — бросила она, деловито пряча платок в сумочку.

— В смысле? — оглянулся, поднимаясь.

Ирина Самохвалова снова была прежней, той, какой он знал её в школе, ещё в те времена, когда на переменах она пряталась от мальчишек в туалете, но уже писала свои стихи и даже издала первую книжку, отметив это событие, по словам Кубинского, первой татуировкой на спине. Потом она её разрисовала всю, потому что книжек у неё было аж тринадцать.

— Он в курсе наших отношений.

— Зачем? — удивился он, делая шаг в сторону, как будто собираясь улизнуть.

Она не отреагировала, словно ей было безразлично мнение Цветаева.

— Так надо. — Она царственно поправила волосы и снова сделалась первой школьной красавицей, хотя не была накрашенной, просто у неё появилась надежда и она успокоилась.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — негодуя, пробормотал Цветаев.

Она взглянула на него и царственно смилостивилась:

— Ах, Цветаев, Цветаев, ничегошеньки ты не понимаешь.

— Ну да, куда нам сирым и босым.

В башку почему-то лезло словосочетание «креативный троллинг» или не менее обидное — «шлюха». Цветаев пошёл из сквера с тяжёлой душой, надеясь, что этим всё и закончится, как рано или поздно закончится война, и они вернутся домой и будут прежними, теми, которыми он всех их представлял, — беззаботными и весёлыми, а главное — он обнимет свою Наташку.

Он был опустошён, не потому что Ирина Самохвалова оказалась куда хитрее и циничнее, чем он мог предположить, не потому что она бросила или собиралась бросить Пророка из-за ничтожества по имени Лёха Бирсана, а потому что она предала прошлое. И в этом они с Лёхой Бирсаном были в чем-то похожи. Лёха Бирсан тоже отрёкся от прошлого, оно его не интересовало, поэтому и стал предателем.

Цветаев сел в машину и с пустым сердцем поехал в магазин Татьяны Воронцовой, чтобы успокоиться и привести душу в порядок.

* * *

У него вдруг появилось чувство, что всё кончится плохо, очень плохо, и он испытал такой упадок сил, что вынужден был остановиться и некоторое время тупо смотрел поверх руля на поток машин. Только я не ещё не знаю, что конкретно произойдёт, думал он с тяжелым чувством обречённого, и вряд ли узнаю, а когда «оно» произойдёт, то только и останется, что сопоставить факты и ощущения. Ну возьмут нас, ну будут пытать, храбрился он, нащупывая граната РГД-5, которую последнее время таскал с собой. Лично я сразу подорвусь, и баста!

Однако случилось совсем другое, к чему он не был готов, и это «совсем другое» запустилось не совсем так, как он понимал, не сегодня и не вчера, хотя и обреталось рядом, но в какой-то момент «решило» действовать, словно настал его час, и Цветаев растерялся, потому что рассчитывал на другой исход. У него было большое подозрение, что как раз Пророк, сам не ведая того, запустил этот механизм. Спросил бы меня, и я бы ответил, что никого не надо подозревать. Всё дело в том, что он случайно заступил туда, куда заступать нельзя — нет там ответа для человеческого понимания, одна игра, реакция на ожидание, вот уж кого не надо провоцировать.