gravy (подливка)

heinous (отвратительный)

hateful (ненавистный)

humane (человечный)

husband (муж)

infant (младенец)

indeed (в самом деле)

incense (ладан, фимиам)

island (остров)

Jacob (Джейкоб)

jealous (ревнивый)

justice (справедливость)

julep (джулеп)

labor (работа)

laden (нагруженный)

lady (леди)

lazy (ленивый)

many (много)

mary* (вступать в брак)

motive (мотив)

musick* (музыка)

* Эти слова даны в написании той эпохи.

Октябрь 1781 года

Эхо негромких звуков смерти отражалось от стен госпиталя на окраине Йорктауна. Руки солдат, мечущихся в агонии, комкали и рвали дырявые простыни и одеяла. К тихому шелесту через каждые несколько минут примешивался вздох. Еще одна солдатская душа покидала тело.

Койка Маркуса стояла в самом углу. Он лежал с плотно закрытыми глазами, чтобы не видеть призраков. Прежде он сразу отозвался бы на крики о помощи и подошел бы к звавшим. Одним подал бы воды, других просто успокоил бы. Но сегодня он был таким же солдатом, оказавшимся далеко от дома и умирающим вместе с соратниками.

Маркус попытался проглотить слюну, но ее не было. Пересохшее горло воспалилось от высокой температуры. Он не помнил, когда в последний раз к нему подходили с ведром и ковшом. Слишком многие в армии Вашингтона болели тифом. Сейчас было не до них. Война близилась к концу. Те, кому повезло не заболеть, торопились по домам, возвращаясь к прежней жизни.

У входа в палату послышались голоса. Ослабевшими пальцами Маркус вцепился в простыни, надеясь привлечь внимание санитара.

– Мэтью, а как выглядит этот французский солдат?

Сквозь закрытые веки Маркуса пробивались пятна света от фонаря.

– Dieu, Джон! Откуда я знаю? – Голос показался Маркусу знакомым, и он стал копаться в памяти. – Если я и видел его, то мельком. Но Жиль просил его разыскать.

Маркус приоткрыл слипшиеся веки и попытался заговорить. Несмотря на усилия, его горло произвело лишь тихий шепот. Слишком тихий, чтобы кто-нибудь услышал.

– Шевалье де Клермон.

Стук каблуков по земляному полу прекратился.

– Меня окликнули по имени, – сказал шевалье де Клермон. – Ле Брюн, где ты? Мы пришли забрать тебя отсюда.

Качающийся свет фонаря был все ближе. Он проникал сквозь тонкую кожу век Маркуса, вызывая всплески боли в воспаленном теле. Маркус застонал.

– Док? – Холодные руки коснулись его лба, шеи, вытащив простыню из-под скрюченных пальцев. – Боже милосердный, да он весь пылает!

– В его дыхании я чую смерть, – сказал спутник де Клермона.

И этот голос тоже показался Маркусу знакомым.

Послышался плеск зачерпываемой ковшом воды. Де Клермон поднес к губам Маркуса выщербленный ковш, липкий от чьей-то слюны. Маркус был слишком слаб, чтобы проглотить воду, и она почти вся вылилась из уголков рта на шею.

– Рассел, приподними ему голову, но осторожно. Ему и так плохо. Теперь подержи.

Маркус почувствовал, что его приподняли. Вода потекла в рот и снова вытекла. Она была холодная и сладковатая на вкус.

– Чуть запрокинь его голову, – распоряжался де Клермон. – Давай, Док, пей.

Но вода снова не пошла дальше рта. Маркус закашлялся, сотрясаясь всем телом и напрасно растрачивая жалкие остатки сил.

– Почему он не желает пить? – спросил спутник де Клермона.

– Организм не принимает, – ответил де Клермон. – Противится собственному спасению.

– Мэтью, хватит твоих католических рассуждений. Особенно здесь, среди настоящих протестантов.

Маркус продолжал вспоминать, где слышал этот голос. Говоривший явно пытался солдатским юмором скрасить унылую обстановку.

Маркус открыл глаза и увидел стрелка по имени Коул, убитого несколько лет назад в сражении при Банкер-Хилле, но почему-то живого. Второй раз он видел этого человека в трентонском госпитале, одетого так, как одеваются жители Виргинии.

– Ты не Рассел. – Невзирая на боль, Маркус сумел произнести эти слова, отчего несколько капель воды попали в горло. – Ты же Коул. Ты же был мертв.

– Как и ты, сэр. Или скоро будешь, судя по запаху, – ответил Рассел.

– Ты знаешь Дока? – удивился де Клермон.

– Дока? Нет. Когда-то я знал парня по имени Маркус Макнил. Смелого парня с границы, у которого был глаз меткого стрелка и наплевательское отношение к приказам, – ответил человек с Банкер-Хилла.

– Меня зовут Гален, – прохрипел Маркус. – Гален Чонси.

Шевалье де Клермон вновь попытался влить воду ему в рот. На этот раз в воспаленный пищевод и желудок попало несколько глотков. Последствия заставили Маркуса сморщиться от боли. Желудок исторг воду вместе с желчью. Его тело не желало пить.

Холодная мокрая тряпка стерла корку гноя вокруг глаз, затем спустилась ниже и вытерла с подбородка следы желчи. Тряпку прополоскали в чистой воде, после чего осторожно провели по щекам и лбу Маркуса.

– Ма? – удивился Маркус.

Такими нежными могли быть только ее прикосновения.

– Нет, это Мэтью.

Голос шевалье тоже был удивительно нежным. Де Клермона словно подменили. Неужели этот шевалье когда-то поставил на место доктора Шиппена и утихомирил горластого Джона Адамса?

– Я что, мертв? – удивился Маркус.

Если все они очутились в аду, тогда обстановка нынешнего вечера становилась понятнее. Маркусу вспомнились воскресные проповеди в Хедли, когда преподобный Хопкинс живописал ад. Правда, священник не говорил, что ад похож на армейский госпиталь, но дьявол на то и дьявол, чтобы проявлять изобретательность.

– Нет, Док. Ты не мертв.

Де Клермон прижал ковш к его губам. На этот раз Маркус сумел сделать несколько глотков, и вода осталась в желудке.

– А вы дьявол? – спросил де Клермона Маркус.

– Нет, но они находятся в очень близких отношениях, – ответил за шевалье Рассел.

Одежда спутника де Клермона разительно изменилась. Вместо охотничьей рубашки и куртки из оленьей кожи на нем была ладная красная форма английского солдата.

– Ты шпион, – догадался Маркус, указывая дрожащим пальцем на Рассела.

– А вот и не угадал. Это Мэтью занимается сбором сведений. Я всего лишь солдат Джон Рассел из Семнадцатого полка легких драгун. Их еще называют парнями смерти и славы. В прошлом – Джон Коул из Первого Нью-Гэмпширского полка. – Рассел похлопал себя по нагрудной части мундира; послышался странный шелест, словно под мундиром у него были напиханы бумаги. – Идем, Мэтью. Пора заканчивать войну.