Судорожно вздохнув, она выпрямилась и на глазах превратилась в девочку, которую годами приучали держать спину и не давать себе поблажек.

– Просто глупость. – У нее опять навернулись слезы.

– Отец вел себя с ней по-свински, – сообщил Рафаэль, останавливаясь возле них с подносом.

– Не надо так говорить, Рафф, – всхлипнула Иззи, не замечая стекающую с носа слезу. – Ясно же, что он не со зла. Просто я не вовремя попалась ему на глаза. Тебе известно, что он потерял золотой зажим для банкнот – подарок от Фредди?

– Впервые слышу, – равнодушно ответил Рафаэль.

– Он считает, что оставил этот зажим в каком-то отеле, где они с Кинварой отмечали день ее рождения. Когда я вошла, ему как раз оттуда перезвонили. Зажим не нашли. Ты же знаешь отцовское отношение ко всему, что касается Фредди.

По лицу Рафаэля пробежала какая-то тень, будто от непрошеной мысли.

– И вдобавок, – дрожащим голосом продолжала Иззи, комкая в руках мокрую салфетку, – у меня куда-то пропало доставленное на его имя письмо, и он вообще сорвался с катушек. Пять лет, – вырвалось у нее, – пять лет я на него ишачу, но могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз он сказал мне спасибо. А когда я его предупредила, что собираюсь уходить, он ответил: «До окончания Олимпиады – не может быть и речи. – У нее сорвался голос. – Обучать нового сотрудника мне сейчас совсем не с руки».

Рафаэль вполголоса выругался.

– Ну он же не изверг какой-нибудь, – быстро спохватилась Иззи; такой стремительный разворот выглядел почти комично. Она, как поняла Робин, вспомнила, что надеется переложить свои обязанности на Рафаэля. – Просто я огорчилась, а потому слегка драматизирую…

У нее зазвонил мобильный. Она прочла имя звонящего и застонала.

– Только не это. На ТНД у меня нет сил. Рафф, поговори с ней сам.

Она протянула трубку брату, но тот отшатнулся, как от тарантула.

– Умоляю, Рафф… пожалуйста…

С крайней неохотой Рафф взял трубку.

– Здравствуй, Кинвара. Это Рафф, Иззи сейчас нет на месте. Нет… Венеции тоже нет… нет… Я, естественно, в офисе, просто взял телефон Иззи. Он только что уехал в Олимпийский парк. Нет… нет, я не… Понятия не имею, где сейчас Венеция, могу только сказать, что в офисе ее нет… да… да… хорошо… ну, пока тогда… – Он вздернул брови. – Повесила трубку.

Он подтолкнул телефон через стол к Иззи; та спросила:

– С каких это пор ее стало интересовать, где находится Венеция?

– Догадайся с трех раз, – повеселел Рафаэль.

Уловив намек, Робин почувствовала, что краснеет, и отвернулась к окну. Не позвонил ли Кинваре Митч Паттерсон, чтобы наговорить всякой чуши?

– Да ну тебя, – отмахнулась Иззи. – Неужели она думает, что папа?.. Венеция ему в дочери годится!

– Равно как и она сама, смею заметить, – напомнил Рафаэль. – Ты же прекрасно ее знаешь. Их брак висит на волоске, а она ревнует, как кошка. Отец не отвечает на ее звонки, и она делает всякие параноидальные выводы.

– Отец потому и не отвечает, что она его достает, – сказала Иззи. Ее обиду на отца неожиданно заслонила неприязнь к мачехе. – Два года она сидела дома, чтобы только не расставаться со своими паршивыми конягами. И вдруг, когда на носу Олимпиада и в Лондоне полно знаменитостей, ей приспичило наводить марафет, выезжать в город и изображать супругу министра.

С глубоким вздохом она еще раз промокнула щеки, а потом встала.

– Пойду я, у нас дел невпроворот. Спасибо тебе, Рафф. – Она слегка похлопала его по плечу.

И ушла. Проводив ее взглядом, Рафф повернулся к Робин:

– Представляешь, Иззи единственная ко мне приезжала, когда меня закрыли.

– Я знаю, – сказала Робин. – Она рассказывала.

– А когда меня в детстве отправляли погостить в этот проклятый Чизл-Хаус, она – единственная – со мной разговаривала. Меня считали гаденышем, который разрушил их семью, и они все меня ненавидели, но у Иззи был пони, и она разрешала мне помогать ей за ним ухаживать.

С мрачным видом он поболтал кофе в чашке.

– Ты, наверное, как и все девчонки, обожала этого хлыща Фредди, да? Он меня терпеть не мог. Обзывал «Рафаэлой» и представлял дело так, будто отец сам раструбил всей родне, что я на самом деле очередная девчонка.

– Какая низость! – вырвалось у Робин, и на хмуром лице Рафаэля промелькнула безрадостная улыбка.

– Добрая ты душа.

Похоже, он колебался, не решаясь добавить что-то еще, а потом вдруг спросил:

– Когда ты у них гостила, тебе не встречался Джек о’Кент?

– Кто-кто?

– Старикан, который служил у папаши. Жил прямо в усадьбе Чизл-Хаус. Пугал меня до смерти, когда я был маленьким. Бывало, играю в саду, а он подкрадывается неизвестно откуда – лицо впалое, глаза сумасшедшие. И ни разу не проронил ни звука, разве что материл меня на чем свет стоит, если я путался у него под ногами.

– Смутно припоминаю… – солгала Робин.

– Это прозвище дал ему мой отец. А откуда оно пошло – из сказок? Джек о’Кент был как-то связан с дьяволом[32], верно? Короче, этот старикан буквально являлся мне в страшных снах. А как-то раз он меня застукал на пороге сарая и закатил форменную истерику. Нагнулся и прямо мне в лицо стал орать, что, дескать, нечего туда соваться, что в сарае всякая жуть творится и вообще мальчикам опасно… я точно не помню. Мал еще был.

– Даже слушать страшно, – сказала Робин и насторожилась. – А сам-то он зачем приходил в этот сарай, ты так и не выяснил?

– Наверняка у него там хранились садовые инструменты и техника, – ответил Рафаэль, – а он просто напускал туману: можно было подумать, там совершаются сатанинские ритуалы. Не забывай, что он был мастеровитым плотником. Соорудил гроб для Фредди. Для этого срубили старый английский дуб… Папа хотел, чтобы на гроб для Фредди непременно пошло дерево из поместья.

И вновь создалось такое впечатление, будто Рафаэль хочет добавить кое-что еще. Сквозь свои длинные черные ресницы он пристально вгляделся в лицо Робин и наконец выговорил:

– Как по-твоему… отец сейчас… вменяем?

– Ты о чем?

– Тебе не кажется, что в его поведении есть некоторые странности? Почему он ни с того ни с сего начал срываться на Иззи?

– От переутомления? – предположила Робин.

– Ну… возможно, – ответил Рафаэль, а потом, нахмурившись, добавил: – Пару дней назад позвонил мне поздно вечером, что уже само по себе странно, учитывая, как он меня ненавидит. Мол, просто захотелось поговорить. Никогда такого не бывало. И заметь: только он раскрыл рот, как я понял, что тема для разговора у него одна – и вполне конкретная. В общем, стал он распинаться насчет этого Джека о’Кента. Я даже не понял, что к чему. Приплел сюда гибель Фредди, смерть младенца Кинвары, а потом… – Рафаэль придвинулся поближе и под столом коснулся ее коленей своими, – помнишь тот телефонный звонок: я тогда первый день тут находился? Какое-то дикое сообщение по поводу того, что перед смертью из человека льет моча?