В дальнем плавании. 1890-е гг.

Виго — порт теперь лишь коммерческий. Но в окрестностях города расположена армейская бригада, ею командует генерал Enrico Ноге, которому я сделал визит; ответив мне на следующий день, он был очень доволен, получив салют в 11 выстрелов. Городок Виго служит ныне лишь коммерческим вывозным портом. Прежнее значение этого обширного рейда как оперативной базы могущественного некогда испанского флота теперь пропало, в особенности после несчастной войны с Северной Америкой (1898 г.) и потери колоний и флота.

Местное общество отнеслось к нам весьма радушно: мы получили приглашения в офицерское казино, в городской и коммерческий клубы, к мэру города, в городскую библиотеку и другие общественные учреждения города. Затем через дом консула офицеры завели знакомства с многими семейными домами, и вскоре наша кают-компания по воскресным дням стала наполняться гостями, чаще всего к завтраку или к обеду, когда играл наш оркестр, управляемый энергичным виртуозом Пушкиным. Мелодичные мотивы различных опер и пьесы испанской музыки («Кармен» Визе, «Тореадор и андалузка» Рубинштейна, различные «хоты» и проч.) привлекали туда публику; концерт заканчивался обычно испанским национальным гимном, приводящем публику в восторг: с берега посылались на крейсер аплодисменты, крики «ура», «Evviva Russia» и проч. Впоследствии городской мэр просил отпускать наш оркестр играть в городском саду по большим праздникам. Наш капельмейстер и музыканты охотно играли, но от платы они отказывались, принимали лишь от города угощение.

По утрам на крейсере получались ежедневно испанские газеты и журналы; интересуясь новостями дня и отчасти политикой, приходилось невольно читать их с помощью лексикона, а спустя месяц некоторые наши офицеры, особенно лингвисты, заговорили очень недурно по-испански.

За два месяца нашей здесь стоянки городской мэр, русский консул граф de Торе Седейра, оба клуба и офицерское казино устроили вечер с танцами в честь офицеров крейсера. Мы не оставались в долгу и дали три бала, один в ноябре и два в декабре; последние приурочивались к праздникам Рождества нового стиля — испанского и старого стиля — русского. Для балов верхняя палуба крейсера превращалась в танцевальный зал, украшенный флагами, цветами, фонтанами и проч. Здесь при заведенных уже знакомствах и создавшихся взаимных симпатиях молодежи было очень весело. Наши танцоры лихо выделялись в мазурке и русских национальных танцах; в ответ на это четыре дочери (Старшая, блондинка, замужем за англичанином Ойен, вторая, брюнетка-красавица m-me Monacho и две младшие — еще девицы. В доме de Molins наши офицеры бывали принимаемы, как в родном семействе) S-ra de Molins с чисто испанским подъемом и изящной грацией танцевали Seveliany и другие национальные танцы.

Стоянка в Виго отнюдь не была лишь одной забавой. Учебная программа на крейсере проходила в строгом порядке. Как и в Бресте, день начинался с 8 ч утра: с подъемом флага все вызывались наверх; ставились паруса, затем гонка катеров на веслах по рейду, затем паруса крепились; с 9-11 ч учения: артиллерийские, минные и проч. После обеда занятия по расписанию, с 5–6 ч всевозможные тревоги; в 8 ч вечера спуск на ночь рангоута; ночью иногда ночные тревоги и т. д. Раз в неделю я выходил с крейсером в океан для стрельбы из орудий и минных упражнений. По табельным царским дням устраивались парусные гонки с призами офицерам и денежными наградами гребцам. Так протекли два месяца.

День Нового года был днем прощания: к нам приехали все наши знакомые. Тут были консул — сам старик с семейством, городской мэр, генерал бригадный, презусы и члены всех трех клубов, частные семейства, где бывали наши офицеры; кают-компания и мои каюты едва могли вместить всю приехавшую публику. Оркестр, игравший на полуюте, оживлял это общество, чувствовавшее себя на крейсере, как в родном доме. Недолго думая, наши офицеры под шканечным тентом устроили зал, и начались танцы. Быстро явились цветы, фуражечные ленты, раздаваемые в котильоне дамам на память о «Герцоге».

За вином и конфетами дело не стало. Уезжая на берег, гости прощались, как с родными, просили приходить на будущий год и передавали поклоны на Тенериф и Гран-Канарию, куда мы шли проводить зиму.

2 января 1902 г., в полдень, я снялся с якоря и под звуки оркестра двинулся к выходу в океан. С набережной, усеянной провожавшей нас публикой, неслись нам вслед прощальные приветствия. Солнце играло на белевших виллах и развалинах замков, раскинутых на склонах прибрежных гор; аллея красных камелий уходила назад. Прощай до будущего года, прекрасная Испания, где нас принимали, как в родной стране! На параллели Лиссабона задул слабый NO и дал возможность вступить под паруса. Ветер постепенно свежел, но правильного пассата здесь еще не было. Ветер часто менялся, крейсер нес бом-брамсели и имел ход 7–8 узлов.

На 5-й день трюмный механик доложил мне, что в румпельном отделении быстро прибывает вода. В трюме я увидел фонтан, бьющий в круглое отверстие медной стенки винтового кольца. Не оглашая (чтобы не вызвать в команде возможного замешательства среди океана при глубине около 2000 сажен) по крейсеру о появившейся течи, я приказал немедленно приготовить металлическую пробку и заткнуть ею круглое гнездо от выпавшей заклепки. Капитальную заделку я решил отложить до Мадеры, так как на ходу в океане посылать водолаза в колодец было невозможно, да и не совсем безопасно при встречающихся здесь акулах. Скоро течь прекратилась, набравшуюся в трюм воду выкачали паровой турбиной, и все обошлось благополучно. Наступившую ночь я шел под парусами, чтобы работой винта не будоражить в колодце воду, избегая сотрясения загнанной пробки. На 6-й день утром открылся покрытый зеленью высокий остров Мадера.

ОСТРОВ МАДЕРА

Обогнув его с востока, я стал на якорь в небольшой бухте у г. Фунчала. Суда здесь становятся вплотную к берегу на глубине 20–30 сажен и ненадолго, чтобы сдать груз и пассажиров, а затем, наполнив трюмы местным вином, уйти дальше. Бухта открыта южным ветрам; даже в тихую погоду океан дышит, и на его мертвой зыби суда качаются, стоя на якоре, и рискуют выскочить на берег, так как при большой глубине якорь легко дрейфует. Суда стоят здесь под парами.

Городок Фунчал расположен на крутой горе. Весь остров покрыт роскошной тропической зеленью: внизу пальмы, бананы, ананасы, повыше апельсины и наверху виноградники. Езда по улицам города, вымощенного крупным гравием и затвердевшей лавою, в санях, причем вверх тащут мулы, а вниз сани скатываются сами, управляемые ловким возницею. Коренные жители острова — португальцы и частью тагалы, все почти садоводы и большинство — владельцы виноградников, поставляют свои продукты крупным здешним виноделам, каковы «Крон-братья», «Уэльш», «Бленди» и другие. Виноград на Мадере отличается своеобразным терпким вкусом, этот характерный букет сохраняется и в самом вине; старые, выдержанные вина приобретают значительную крепость, утрачивая сладость.

В городе и его окрестностях много вилл богатых американцев и европейцев, проводящих здесь зимний сезон. Климат здешний рекомендуется слабогрудым, и потому встречаются на улицах нередко лица с явными признаками чахотки. Из русских туристов здесь, между прочим, жили в ту зиму граф Стенбок и князь Урусов — офицеры гвардейской кавалерии — женатые на двух сестрах, урожденных Харитоненко (дочери миллионера-сахарозаводчика); они занимали большую виллу, приехав сюда на зимний сезон со всей прислугою. Вечером прибыл русский консул — американец Уэльш, предложил свои услуги и привез прейскурант своих вин. Мягкая, сладковатая мадера Уэлыпа, так называемая «дамская» (в большом употреблении в морских кругах в Кронштадте), самая низкая цена которой 4,5 фн. ст. за бочонок в 65 бутылок, имела наибольший успех: 200 бочонков было заказано кают-компанией.