В начале сентября весь мир облетело сообщение Польского агентства печати: «В связи с серьезной болезнью Э. Герека ЦК ПОРП освободил его от обязанностей первого секретаря и члена Политбюро ЦК». Неожиданная информация. Ведь полгода назад, с 10 по 15 февраля, по приглашению Центрального Комитета Польской объединенной рабочей партии в Варшаве принимала участие в работе VIII съезда ПОРП и делегация КПСС во главе с секретарем ЦК Михаилом Сусловым. В состав делегации входил и Петр Машеров. Звучали помпезные речи, руководитель советской делегации благодарил Эдварда Герека за верность делу великого Ленина.

Общественно-политическая обстановка в Польше осложнилась. Июль ознаменовался забастовками в Люблине. Организаторам забастовки нужно было обратить внимание Советского правительства на слабость герековского руководства. Свою поездку на отдых в Крым Герек, почти через десять лет, объяснил желанием показать Брежневу, что проблема забастовок несущественна. Впрочем, в этом убеждал Герека и Станилав Каня, ставший Генеральным секретарем после освобождения от этой должности предшественника.

Ситуация в Польше усложнилась, началась политическая забастовка на Гданьской судоверфи (именно здесь потом будет построен теплоход «Петр Машеров». - С. А.). Для Герека осталось загадкой, почему так поздно отреагировал на гданьские события Брежнев, месяцем ранее оперативно откликнувшийся на менее значительные забастовки в Люблине. Он позвонил ему, когда уже стало ясно: ситуация выходит из-под контроля.

— У тебя контра, надо взять ее за морду, мы поможем, - сказал Брежнев.

Тот ответил ему, что в Польше нет никакой «контры», что руководство владеет ситуацией. К разговору молча прислушивались Станислав Каня и Войцех Ярузельский.

С каких же пор он, фаворит брежневской верхушки, вдруг впал в немилость?

По инициативе ПНР в мае 1980 года в варшавском дворце Виланова состоялась встреча Леонида Брежнева и Жискар д’Эстена. Главной ее целью было способствовать наведению мостов между Востоком и Западом в ситуации резкого ухудшения положения в мире из-за введения советских войск в Афганистан. После встречи Брежнев спросил Герека, как поляки и он сам относятся к советской помощи Афганистану. Первый секретарь ЦК ПОРП ответил, что как он, так и все поляки очень обеспокоены этим фактом и считают интервенцию большой и дорогостоящей ошибкой.

После упомянутого разговора он почувствовал резкую перемену в отношении к себе со стороны советского руководства. «Перед моей болезнью Станислав Каня без моего ведома где-то в Белоруссии встречался с членом Политбюро ЦК КПСС, председателем Комитета государственной безопасности СССР Юрием Андроповым, - вспоминал он. - Скорее всего, именно тогда было получено согласие на замену неэффективного Эдварда Герека Станиславом Каней».

«Где-то в Белоруссии» - это в Беловежской пуще, где не раз бывал на охоте сам Герек. В той встрече с Андроповым принимал участие и Машеров. «Мероприятие» было секретным.

***

К своим поездкам за рубеж, а они были немногочисленными, Машеров готовился очень тщательно. За границей его хорошо встречали, он производил сильное впечатление своей строгой элегантной фигурой, умным взглядом, интеллигентностью. В поведении его не было высокомерия, на лице не было тупости, надменности.

Подтянутый, подвижный, динамичный - уже это привлекало к нему внимание, вызывало интерес. С собеседниками он стремился быть искренним. На столе перед ним лежали папки. Обычно перед поездкой ему «выдавались» специальные московские инструкции о том, как вести переговоры. Но поскольку он был кандидатом в члены Политбюро, инструкции носили общий характер, не детализировались. Рядом с ним обычно сидели советники из МИД СССР. Он отодвигал в сторону все папки и начинал свободно вести дискуссию. Тем самым ставил в сложное положение переводчиков, которые имели заранее приготовленные материалы.

Доверительность, искренность - все эти черты политического деятеля подкупали собеседников, у них вызывало симпатию его обаяние, он совсем не был похож на тех отдельных лидеров стран, что читали речи по бумажке: важно, официально, постоянно обращаясь за помощью к советникам и помощникам.

Белорусский лидер без ограничения выступал на обедах, хотя дипломатические протоколы требовали, чтобы каждое трехминутное выступление было зафиксировано на бумаге. На такие нестандартные переговоры тратилось много времени: он говорил столько, сколько хотел, и то, что хотел. Это раздражало чиновников из МИДа. Впрочем, изменялась и программа пребывания официального лица: на конкретное время вызывались машины, планировались встречи; ожидая высокого гостя, люди нервничали. И все же, несмотря на такие сбои, его выслушивали до конца, замечаний никто не делал. Это был человек, который не укладывался ни в какие протокольные рамки…

В 1967 году советские артисты Эдита Пьеха и Муслим Магомаев дали концерт во французской «Олимпии». Они проложили дорогу советско-французской дружбы.

А французская мелодия была всесоюзной «колыбельной» для взрослых: дикторы Всесоюзного радио и телевидения под французскую мелодию после завершения программы новостей «Время» объявляли погоду. Мелодии Джо Дассена насвистывали, они звучали в каждом доме.

«Французы, — рассказывал бывший помощник первого секретаря Юрий Смирнов, — были потрясены беседой с Петром Мироновичем во время его пребывания годом раньше во Франции. До этого у них были встречи со многими советскими политическими деятелями, которые произвели на них, видимо, не лучшее впечатление.

Запомнилась его беседа с руководителями, проектировщиками и строителями аэропорта имени Шарля де Голля. Французы были удивлены тем, что партийный работник разбирается в архитектурных тонкостях. Он показал глубокие познания в вопросах культуры, экономики, строительства, высказал несколько критических замечаний по проекту здания. Хозяева убедились, что перед ними не дилетант, ничего не понимающий в производстве, а высокообразованный, компетентный человек, со своими взглядами на жизнь, науку, производство. Много полезного перенял Машеров после поездки во Францию. Именно он настоял, чтобы здание аэропорта «Минск-2» в Смолевичском районе, строительство которого было начато в 1976 году, было похоже на французское...»

И вот через год состоялся его очередной визит во Францию. В состав советской партийно-государственной делегации на конгресс защиты демократов Чили был включен председатель колхоза «Советская Эстония» молодой тридцатилетний человек. В обеденном зале он оказался рядом с Петром Машеровым. Общаясь, мог сказать по-русски только несколько слов.

— Да, я немного понимаю, о чем речь, но сам не могу разговаривать…

Машеров лишь удивлялся:

— Как же тебя избрали в Верховный Совет СССР — высший орган государственной власти, если не знаешь русского языка? Будешь сидеть на заседании как «попка», ничего не понимая. Двойного перевода специально для тебя на будет. Ты же представляешь свою республику в палате Совета Союзов… Закончил школу, молодой, коммунист, руководитель хозяйства. А теперь вот парламентарий. Каких высот достиг!

Парень, потупившись, краснел и не находил для ответа слов. Машеров же, «заведенный» наставлениями, уже в добродушной манере решил сгладить ситуацию.

— Когда-то я начинал трудовую жизнь учителем.