— Женщины без ума от него. Каждой новой подписавшейся дарят пару шелковых чулок. Фотографии Лили появились и в других журналах, «Синэ-Мируар», «Мон Фильм», не говоря уже о газетах…

Макс встал из-за стола и прислонился к одной из колонн, в то время как Стив задумчиво шлепал ногами по воде. Если эти журналы так популярны, то фотографии Лили неизбежно попали на глаза другим участникам той ночи в Шармале. О ком думала Лили, в таком случае, затевая эту игру? Если, конечно, предположить, что это игра. Да и кто-нибудь другой мог ее к этому подтолкнуть. Кто-нибудь из бывших воздыхателей Файи, а может быть, ее муж.

— Что стало с Вентру?

— Вентру? Я никогда его не видел. Кто может похвастать тем, что встречал Вентру? Управляющий Национальным банком Франции, возможно, или министр финансов… — И Макс прибавил, чуть тише: — Вряд ли мы верили в то, что он был ее мужем…

— Но он им был!

— Нет! Все уверяют, что он холостяк. Даже называют «закоренелым холостяком»!

— У них родился ребенок!

— Ну и что? Самые странные слухи ходят про Вентру, и он их поддерживает: ему нравится таинственность — что-то вроде тайной власти.

— Чем он занимается на самом деле?

— Сложно сказать… Он из тех нуворишей, которые выжили, в отличие от остальных, кто продул свои деньги в казино. Но я знаю о Вентру со слов других. Финансисты только обиняками о нем упоминают. Его боятся и уважают, его имя всегда связывают с крупными делами, историями с займами, кредитами, шепчутся, что он в дружбе с управляющим Банком Франции. Я даже слышал, как о нем говорили в связи с планом Дэвиса — этим все сказано! Но что он представляет из себя на самом деле, думаю, не знает никто. Его никогда нигде не видно, он не выходит в свет, у него очень мало близких людей.

— Закоренелый холостяк! — повторил Стив озадаченно.

Он тут же вспомнил их встречу, этот ресторан военного времени, где он понял, как Вентру непреодолимо тянуло к женщинам и в то же время как тот их ненавидел. Стив был ошеломлен, когда узнал, что он стал мужем Файи, но сразу поверил в это. Еще одна легенда в истории танцовщицы? А ребенок, был ли он?

— А ты, Макс, когда ты женишься? — продолжил он без всякого перехода.

— Через три месяца. В феврале. Позже я буду слишком занят. Венеция красива и зимой.

— Венеция?

— Свадебное путешествие… Я приглашаю тебя в Париж на бракосочетание.

— Спасибо, но извини: я смогу приехать, может быть, в мае или июне. Я бы снял виллу на Ривьере.

— Бьюсь об заклад, этим утром ты и слышать не хотел о Франции!

— Не знаю, если честно сказать. Просто пришла идея в голову.

Он вынул ноги из воды и стал энергично отряхивать с них капли.

— Во всяком случае, не беспокойся. Эта девушка, как и все кинодивы, — авантюристка без особого размаха. Она напоминает мне Теду Бара, модную в то время, когда я вернулся из Европы, женщину-вамп. Продюсеры выдумывали о ней немыслимые истории. Уверяли, что ее настоящее имя Араб Дет, а Теда Бара — анаграмма этого имени. Говорили, что она родилась под сенью пирамид, что по завещанию родителей к ней перешли пергаменты, хранящие последние секреты сфинксов и фараонов… Она недолго исполняла роли фатальных женщин, что меня совсем не удивляет. Эти глупые истории совсем отвадили меня от кино!

Слуга принес еще кофе. Поток свежего воздуха проник в комнату. Стив вздрогнул и надел ботинки.

— Суета это все. Женские романы. Они все выдумывают о себе истории. Файя тоже.

— Откуда она была родом?

— Я знаю не больше тебя. Она, конечно, придумала собственную тайну. На первый взгляд она казалась очень простой, но как только к ней начинали приближаться, она воздвигала стену. Медленно, но верно. Кирпич за кирпичом.

Стив повторил движение строителя. Его тон изменился, стал резче:

— …Конечно, и мы, мужчины, тоже придумываем себе романы. И ты, Макс, если тебя беспокоят эти фотографии, значит, ты все еще помнишь свой роман.

— Ты ошибаешься. Меня интересует только политика. И Мэй.

— Очень хорошо. Тогда скажи себе, что все эти люди умерли.

Макс задумался.

— Ты, конечно, прав, — согласился он наконец. — Моя мать с тех пор больше ни разу не получала известий от графа д’Эспрэ.

— Вот видишь! Это было безумное время. Мы все боялись Файи. А теперь боимся высохшей краски на газетных страницах, фотографий, кинопленок! — Стив завязал последний узелок на ботинках: — Во всяком случае, эта Лили — брюнетка!

— Как! — выдохнул Макс. — Ты ничего не видел?

— Да нет, нет, я хорошо рассмотрел все фотографии… — Он разложил по столу газетные вырезки.

— Последняя! — вскричал Макс. — Куда подевалась последняя? Та, две недели назад…

Он приподнял чашку, опрокинул сахарницу; стал рыться в портфеле:

— Боже мой!

Оказалось, фотография упала в бассейн. Он наклонился, чтобы достать ее, но она была уже далеко от бортика.

— Оставь, — сказал Стив и тут же замер.

Под голубоватой водой бассейна, посреди золотистых отблесков мозаики проглядывал портрет новой звезды. Лили Шарми теперь ничем не отличалась от последнего воспоминания, оставшегося у него от Файи. Потому что она выкрасилась в блондинку и, завершая картину, прижимала к себе тем же жестом, что и умершая, темное животное со взглядом сфинкса. Конечно, это был кот Нарцисс.

* * *

На следующее утро Стив и Макс приехали в Нью-Йорк, не решаясь больше говорить ни о Лили, ни о Файе. Они провели вечер, обмениваясь недомолвками, перенимая друг у друга выражения беспокойства или полного равнодушия. И договорились встретиться через три недели в «Плацце», когда закончится миссия Макса. Он отправился в Вашингтон, а Стив вернулся к самолетам, конторам в Филадельфии и Детройте, к своей торопливой жизни.

Вечером в середине ноября наступил час их встречи. Прилетев на своем самолете, Стив поспешил в «Плаццу». Резкая стужа окутала Манхэттен, деревья в Центральном парке стали хрупкими от инея. Но в отеле было жарко, холл был заполнен иностранцами, прибывшими в Америку в надежде на удачную охоту за фортуной. Среди них было много осторожных европейцев: в основном поверженные аристократы, желавшие продать последнее американским миллионерам — картины мастеров и фамильные драгоценности. Они бродили с растерянным видом, рассматривая деревянные потолки, плутали в длинных коридорах, путались в зеленых зарослях зимнего сада — утомленные, внезапно постаревшие.

Отъезд Макса был назначен на завтра после полудня, и друзья решили развлечься. Всю ночь они кочевали из speakeasy в speakeasy, пили конрабандные напитки, пробовали незнакомые коктейли, слушали самую необузданную музыку. Два или три раза, немного пошатываясь, Стив садился за пианино, пытаясь наиграть шимми или фокстрот, в то время как женщины подергивались в такт — с сумасшедшими глазами, выкрикивая странные несвязные фразы. Друзья завершили свое приключение в странных клубах Гарлема. Они посмотрели танцевальное ревю — копию бродвейского — с великолепными полуголыми бронзовыми красавицами, выступающими с джазовым оркестром под настороженными взглядами сутенеров со вставными челюстями.