Макс между тем продолжал:

— Наше обручение происходило в официальной обстановке. Прием, бал, уведомление в «Фигаро». Два месяца спустя в июне — как раз после победы Картеля левых — я работал у себя в бюро, и тут мне сказали, что какая-то женщина в приемной кричит, уверяя, что знает меня, но отказывается при этом назвать свое имя и требует, чтобы я ее принял. Я вышел к ней и увел в небольшой салон. Ты ведь знаешь, после дела Кайо[75]все, кто мало-мальски связан с политикой, боятся скандала. Я вначале подумал о бывшей любовнице, с которой встречался еще до войны, потом…

Стив ожидал услышать имя и поднял голову. Макс остановился, его губы дрожали.

— Продолжай…

— Я ее сразу не узнал. Сейчас все женщины походят одна на другую: коротко подстриженные, губы сердечком, в одинаковых коротких платьях. Кроме того, она была в шляпке с вуалью. Я боялся, как бы у нее не оказалось оружия. Еще в дверях салона громко, чтобы слышали машинистки, я спросил, кто она. Приподняв вуаль и одарив меня широкой улыбкой, она прошептала на ухо: «Шармаль…»

Неожиданно Макс успокоился. На этом залитом солнцем пляже казалось, что его история случилась с кем-то другим, в далеком прошлом, в другой стране.

— Я сразу все понял и провел ее в салон. Мы сели напротив друг друга, и я спросил, чего она хочет.

— Это была… — пробормотал Стив.

— Да, это была Лиана. Она сильно похудела. Диета, может быть. Все женщины теперь этим увлекаются. Если только действительно не голодала. Она, как и всегда, была очень красива, довольно хорошо одета, но гораздо менее изысканно, чем семь лет назад. Немного утомленная, как мне показалось. Впрочем, я тогда едва обращал на нее внимание, и мне трудно судить, что с ней произошло за эти годы. Верно лишь то, что она была в затруднительном положении. Минуту она без слов изучала меня, потом объяснила цель своего визита: «Мне нужны деньги. Когда-то мы были друзьями». Это было невыносимо. У нее-было то же выражение лица, что у Файи, как и та, она наклоняла голову вбок, точно такой же внезапный взгляд из-под ресниц — ты помнишь этот зеленый блеск! Мне даже показалось, что она находила мстительное удовольствие в том, чтобы краситься так же, как та… А затем, продолжая улыбаться в точности, как Файя, она положила свою руку на мою и прошептала: «Будьте все-таки великодушны. Мне необходимо начать все заново. Это ведь вы ее убили, не правда ли?» Не правда ли! Этими словами она меня добила. Она не спрашивала, а громко произнесла их, утверждая, что я убил Файю! Я тут же взял деньги из сейфа — я больше не желал ее слышать, видеть, я боялся… Я боялся привидения! И ей отдал все, что у меня было. Она взяла пачку и исчезла.

Стив задумался:

— Странно, что Лиана занялась шантажом… Я бы в это никогда не поверил.

— За семь лет люди могут измениться. Этот ужасный кризис после войны… И я уверен: она вернется.

Сомнения Стива не ускользнули от Макса.

— Ты мне не веришь, не правда ли? Ты не хочешь мне верить!

— Да нет. Но чего ты боишься?

Этот вопрос удивил Макса, но его замешательство было недолгим:

— Достаточно сказать, что мне страшно. У меня блестящее положение, далеко идущие планы. И потом, есть Мэй. Я же тебе уже сказал, это чудо для меня. Я думал, что не смогу уже больше увлечься никакой женщиной. А мое имя, мой Бог! Со времен войны не покладая рук я создавал себе репутацию, чтобы не быть лишь «сыном мадам Лафитт», о которой говорили: «Вы знаете, эта такая богатая и красивая вдова, после войны она держала прекрасный салон…» Я достиг положения, и это было нелегко для такого, как я, пацифиста, со всеми этими глупостями в патриотическом духе, последовавшими после перемирия… В конце концов, мне тридцать два года и я верю в свою цель. Еще несколько лет и, если все будет хорошо, я стану депутатом, может быть, министром. Я не хочу скандала!

— Но кто, ты думаешь, возьмется перетряхивать эти старые истории?!

— Она, разумеется.

Стив заметил, что она в первый раз между ними означало Лиану, а не Файю. Он пожал плечами, чтобы скрыть волнение.

— Она! Но происходили и худшие истории во время войны!

— Не смейся. Ты знаешь Францию. Знаешь Париж.

— Даже если я и жил во Франции, даже если самая поучительная история в моей жизни случилась со мной во Франции, это был, тем не менее, опыт американца! — Он сделал особое ударение на последнем слове.

Макс на миг замолк от удивления, а затем обхватил Стива за плечи:

— Шармаль! Ты мне ничего не объяснил тогда, когда мы вернулись с праздника, когда я проснулся…

— Ты у меня ничего не спрашивал! — Стив освободился от его объятий.

— А на вокзале? — спросил тот глухим голосом. — На вокзале ты мог мне все рассказать?

— Нет.

Они пошли по берегу. Макс, поддев ногой кучку песка, повторял:

— Я ничего не помню, не помню. Сначала этот наркотик, потом долгий сон. Потом окопы, ранение в голову. Взрыв снаряда, госпиталь, две недели без памяти… Мне нужно, чтобы ты мне все объяснил, Стив, я больше так не могу…

На море поднимался прилив. Время от времени маленькие, совсем свежие лужицы преграждали им путь, надо было прыгать, чтобы преодолеть их, или обходить кучки нанесенных водорослей.

Макс приглядел большой пень у кромки воды и опустился на него. Стив сел рядом, пытаясь отдышаться, как если бы готовился к заплыву.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я расскажу, что тогда произошло. Но ты не убивал ее, хоть и стрелял из револьвера. Я почти уверен: Файю отравили.

И Стив начал свой рассказ, глядя на море.

* * *

— Ни мы, ни другие, — начал он, как присказку, — никто никогда не воспринимал Файю как живое существо. Я хочу сказать — во плоти. В ней было что-то нематериальное, волшебное. Может быть, так казалось из-за ее волос. Даже овладевая ею, мы не думали о том, что под ее чудесной кожей течет кровь. Да, мы оба держали ее в своих объятиях, чувствовали нежность ее кожи, волос, узнали ее, ее запах. Но будем говорить начистоту: с ней были и другие, начиная с ее мужа! Она всех заманивала, мучила. Нам хотелось умереть из-за нее. Может быть, кому-нибудь это удалось. И всех нас объединяет еще одно: хоть однажды, но мы хотели, чтобы умерла она.

Макс с отсутствующим видом смотрел вдаль. Ветер успокоился. Поднимался туман. Стив положил руку на плечо друга:

— Это, Макс, единственная правда. Единственное, в чем можно быть уверенным. А теперь разберемся, что осталось у нас от Файи? Признаюсь, немного. След духов, смутное воспоминание о вальсе, о танго, ее платья. Конечно, ее платья… Они были такие красивые. И потом, ее кожа, такая нежная, волосы… Я не видел ничего подобного начиная с…