– Неважно! Избавься от всех! Немедленно! И нет проблемы!

Сестра Тюльпан прорычал что-то в ответ и заскользил к парапету. Два скулящих воющих мешка полетели вниз.

– Это что, …ный «плюх», по-твоему? – спросил сестра Тюльпан, пытаясь сквозь дождь хоть что-то разглядеть внизу.

– Какая разница? Бежим!

Мистер Гвоздь поежился и прибавил ходу. Он не знал, что случилось с ним в типографии, но ощущение было такое, как будто он прошелся по собственной могиле.

Он чувствовал, что за ним гонится нечто пострашнее стражников. И побежал еще быстрее.

Пение гномов, кажется, повлияло на Отто благотворно; они пели неохотно, но очень гармонично и слаженно, потому что никто не умеет петь лучше, чем хор гномов, даже если они исполняют «О, Дай Водички Чистой Мне Всосать»[11].

Кроме того, кто-то, наконец, принес припасенную Сахариссой на крайний случай кровяную колбасу. Для вампира это было все равно, что фальшивая картонная сигарета для страстного курильщика, но в колбасу, по крайней мере, можно было вонзить зубы. Когда Вильям, наконец, перестал разглядывать жуткие тени на картинке, Сахарисса уже промокала лоб Отто носовым платком.

– О, это случилось опять, какой посор, куда мне тефаться от стыда…

Вильям показал ему картинку.

– Отто, что это такое?

У теней были рты, кричащие. У теней были глаза, широко распахнутые. Они не двигались, пока смотришь на них, но стоило бросить на картинку второй взгляд, и казалось, что они чуть-чуть переместились.

Отто пожал плечами.

– Я испольсофал срасу фсех угрей, какие у меня пыли.

– И…?

– Ох, это ужасно, – выдохнула Сахарисса, отводя взгляд от скорбных теней на картинке.

– Я чуфствофал себя просто отфратительно, – сказал Отто. – Очефитно, расряд был слишком сильным…

– Расскажи нам все, Отто!

– Ну… иконограф никогда не лгать, слышали фы оп этом?

– Конечно.

– Да? Ну фот… при сильной фспышке черного сфета картинка и прафда не лжет. Черный сфет открывает истину гласам темной стороны расума… – он сделал паузу, а потом вздохнул. – Опять никакого угрошающего раската грома, как шаль. Но фы могли пы, по крайней мере, с испугом фсмотреться ф тени.

Все повернулись и уставились на тени в углах и под крышей. Это были самые обычные тени, в них не обитало ничего страшнее пыли и пауков.

– Но здесь всего лишь пыль и… – начала Сахарисса.

Отто поднял руку.

– Милая леди… Я феть только что опъяснил. Философски фырашаясь, прафдой мошет быть и то, что присутстфует сдесь метафорически.

Вильям снова уставился на картинку.

– Я надеялся, что с помощью фильтроф и прочего потопного смогу уталить, э, нешелательные эффекты, – сказал позади него Отто, – но, уфы…

– Картинка выглядит все хуже и хуже, – сказала Сахарисса. – Она показывает мне забавные овощи.

Доброгор покачал головой.

– Это нечестивая штука, – объявил он. – Не надо больше шутить с этим, понял?

– Я и не снал, что гномы такие религиосные, – заметил Отто.

– А мы и не такие, – возразил Доброгор. – Но мы узнаем нечестивое, когда видим его, и как раз сейчас я его вижу, уж поверь мне. Я не желаю, чтобы ты делал эти… отпечатки тьмы!

Вильям поморщился. «Оно показывает правду, – подумал он. – Однако откуда мы знаем, где правда? Эфебские философы считают, что заяц никогда не догонит черепаху, и могут доказать свое утверждение. Правда ли это? Я слышал, как один волшебник утверждал, будто все вокруг состоит из чисел, которые меняются так быстро, что становятся материей. Правда ли это? Я думаю, многое из того, что случилось в последние несколько дней, вовсе не то, чем кажется, но я не знаю, почему так думаю, и, тем не менее, уверен, что это неправда…»

– Да, не надо больше таких экспериментов, Отто, – сказал он.

– Чертовски верно, – поддержал его Доброгор.

– Давайте просто вернемся к реальности и сделаем газету?

– Вы имеете виду ту реальность, в которой сумасшедшие жрецы коллекционируют собак, или ту, в которой вампиры возятся со страшными тенями? – уточнил Гоуди.

Так или иначе, через некоторое время шум в типографии стих, только из редакции иногда доносилось сопение.

Вильям написал заметку про пожар. Это было легко. Потом он попытался внятно описать последние события, но обнаружил, что дальше первого слова продвинуться не может. Он написал «В». Это было отличное слово, предлог. Проблема состояла в том, что все, в чем он был уверен, было очень плохо.

Он ожидал… чего? Информировать людей? Да. Беспокоить людей? Ну, некоторых, да. Чего он не ожидал, так это того, что разницы в итоге никакой. Газета выходит, но это ничего не меняет.

Люди, похоже, просто принимают все как есть. Какой смысл писать еще одну статью о деле Ветинари? За исключением того, что в ней будет куча собак, а людям нравятся истории про домашних животных.

– А чего ты ожидал? – сказала Сахарисса, как будто прочтя его мысли. – Ты думал, на улицах начнутся демонстрации протеста? Ветинари был не очень-то приятной личностью, как я слыхала. Люди говорят, он, возможно, заслуживает, чтобы его посадили под замок.

– Ты хочешь сказать, людей не волнует правда?

– Послушай, что действительно волнует большинство людей, так это где до конца недели раздобыть деньги на аренду квартиры. Посмотри на мистера Рона и его друзей. Что для них значит правда? Они живут под мостом!

Она показала ему лист бумаги, от края до края исписанный излишне аккуратным почерком человека, которому явно не часто доводилось держать в руках карандаш.

– Это отчет о ежегодной встрече Анк-Морпоркского Общества Любителей Птиц, – пояснила она. – Это простые люди, которые в качестве хобби разводят канареек и прочих птичек. Их председатель живет по соседству со мной, вот почему он вручил мне отчет. Для него это важно! Но, боже, до чего же скучно. Тут рассказывается о выборе Лучшей Породы и некоторых изменениях в правилах работы выставки попугаев, о которых они спорили два часа. Но те люди, которые спорили, они в основном заняты тем, что крутят мясо в мясорубках или пилят дрова, в общем, живут самой обычной жизнью, которой управляют другие люди, понимаешь? Они понятия не имеют, кто управляет городом, зато прекрасно знают, что какаду не уживаются с другими попугаями. Это не их вина. Просто такова реальность. Ты почему сидишь с открытым ртом?

Вильям закрыл рот.