– Знаете, уважаемый…

– Давайте, без «уважаемых», – отрезал Оскар. – Договор – в силе?

Немец кивнул несколько раз, как услужливый китайский болванчик. Он так и не позволил себе произнести вслух слово, которое, по его мнению, должно было остаться непроизнесенным.

«Сколько нужно дикарям? – думал Зильберштейн, прикидывая в уме стоимость «улова». Он перебарывал в себе жадность, но это у него выходило плохо. – А сколько нужно мне? Мне нужно до хрена – сейчас и всегда».

– Давайте скрепим наш успех, выпив по бутылочке пивка? – придя в себя, сказал немец, открыл сумку-холодильник, на которой до того сидел, и извлек из него запотевшие от холода бутылки. Он обвел всех счастливым взглядом и многозначительно улыбнулся. – Солнце по-прежнему сияет на небе, господа, и Бог правит нами с неба, ибо гостеприимные немцы делают лучшее пиво в мире!

Навигатор глянул на гребцов – те закивали.

– А вы, Оскар? – прищурился немец. Он отхлебнул из своей бутылки. Потом сказал: – Пиво?.. Холодное. За удачный исход дела?..

На секунду ему показалось, что ныряльщик сейчас ответит ему отказом.

Оскар устало закрыл глаза и поднял голову, подставив свое лицо лучам солнца, и медленно произнес:

– Пожалуй, присоединюсь. Хотя я больше предпочитаю «Балтику»[64], третий номер.

* * *

В небе расцвела красными брызгами сигнальная ракета.

Зильберштейн опустил руку с дымящейся ракетницей и покосился на лежавших на песке туземцев и Оскара.

«И все-таки вы все дикари, – размышлял он с гримасой, которая должна была изображать улыбку. – Вам не знакомы такое понятия, как бизнес и интуиция. В любой работе есть достаточно свободного места, чтобы появилась возможность обойти конкурента со стороны. Работа делается постепенно, друзья, шаг за шагом – так советует фрау Практичность-и-Благоразумие. Только так и не иначе – никогда не стойте на пути, как вкопанные, а действуйте на опережение, пока дело не будет окончено. Я обвел вас вокруг пальца не потому, что я такой лобастый, а потому что жизнь научила меня не зевать нужный момент. Мой вам совет – будьте в следующий раз начеку, когда пахнет большими деньгами, не то вместо снотворного вас непременно угостят ядом! И трем миллиардам китайцев будет на это наплевать, мать вашу!»

Зильберштейн поддел ногой бесчувственную руку Оскара:

– С твоим alter ego[65], дружок, я тоже как-нибудь разберусь.

Немец поднес к глазам бинокль, сфокусировал его на появившейся в небе темной точке и прошептал:

– А вот и гидроплан.

Индийский океан. Два месяца спустя.

«Горгона» отправилась точно по расписанию из Мельбурна и держала курс на Папуа – Новую Гвинею, в Порт-Морсби, держась вдали от берега и огибая Австралию с западной стороны, так как восточное побережье кишело пиратами Океании, а здесь морские разбойники появлялись не так часто. Изредка по пути встречались другие суда – небольшими вытянутыми контурами на горизонте – и вскоре исчезали из виду. Хотя та часть Индийского океана, где сейчас находилась трехмачтовая грузовая галера, лежала в стороне от обычных путей невольничьих судов, однако в ее трюме находилось около шестисот человек, принадлежащих к партии рабов, которых везли для последующей продажи на плантации Индонезии.

Рабы томились в тесном трюме: новоиспеченные преступники и рецидивисты-каторжники, должники и бродяги, обанкротившиеся купцы и прочие люди, кому в жизни не улыбнулась удача. Среди них были мужчины и женщины, старики и дети, точнее – подростки, возраст и пригодность к работе которых работорговцы очень быстро определяли. Делалось это так: их заставляли снять штаны и показать срамное место, если на лобке кучерявились волосы, то признавали созревшими по возрасту для продажи. Всех этих людей на островах поджидали палач с раскаленным докрасна тавром, жестокий хозяин, букет тропических и венерических болезней и тяжелый труд до самой смерти.

Погода стояла прекрасная, если не учитывать адский зной, и ветер не предвещал скорой ее перемены. Дул легкий юго-восточный бриз. По небу лениво плыли облака. Солнечные лучи играли на снастях и корабельной бронзе, отбрасывая блики. Поверхность океана отдавала зеленым мрамором и серебрилась. Перед кораблем резвились дельфины, как бы расчищая ему путь, и тучей кружились птицы, усеивавшие пометом палубу и навесы от непогоды и солнца, натянутые над гребцами. В полдень, чтобы прибавить скорость, капитан «Горгоны» приказал поднять паруса, после чего галера перестала раскачиваться с боку на бок. А поскольку волна била в корму[66], уменьшилась и килевая качка. Судно шло по спокойному, с редкими барашками морю, и тонкая полоса австралийского берега виднелась справа по борту на горизонте. А за кормой и там, где лопасти весел касались воды, тянулись длинные пенистые борозды, расходившиеся в стороны, как хвост кометы.

Галера, двести шестьдесят футов длины, водоизмещением две тысячи четыреста пятьдесят тонн, приземистая и неуклюжая, с громоздкими мачтами и косыми парусами, в отличие от купеческих судов подобного типа, выглядела с эстетической точки зрения странновато. Но, несмотря на все свои недостатки и несовершенства, корабль имел довольно широкую палубу и обладал прекрасной остойчивостью даже при отсутствии балласта, роль которого играло правильное сочетание легких и тяжелых пород дерева, из которых состоял корпус. «Горгона», имеющая таран и частично построенная по принципам античных кораблей, уже четвертый десяток лет бороздила взад-вперед прибрежные воды Австралии в качестве плавучей тюрьмы, а при необходимости могла спокойно совершать переходы открытым морем.

В длинном чреве трюма, просмоленном и сыром, отовсюду доносились звуки. Снаружи – шумело море, хлопали паруса, отдавались команды и звучали резкие двухтоновые свистки боцмана, мерно и громко бил барабан, задающий ритм и скрадывающий скрип сотен уключин и свист бичей, которыми надсмотрщики, точно скотину, охаживали крепкие спины гребцов, а те отвечали им злобным презрением, стонами и ненавистью. Вокруг – лязгали цепи, потрескивали переборки, слышался надрывный кашель, кто-то периодически заходился сиплым смехом, находясь на грани сумасшествия, другие невольники тяжело вздыхали и шептали, произносили какие-то заклятия; время от времени раздавались ругань и проклятия тех, в ком ярость вскипала, как морская пена.

Лица людей с давно нечесаными и нестрижеными волосами были бледны, словно у привидений. Преступники были одеты в обтрепанную одежду в черно-белую полоску, посеревшую от грязи, должники и прочие – в рваные, мешковатые синие робы. Они находились в полной изоляции от внешнего мира, и все вокруг терялось во мраке. Тьма била по глазам, не хуже яркого света. Сверху, правда, сквозь решетчатые переплеты двух люков, расположенных у кормы и носа галеры, все же проникали солнечные лучи, разрезая темноту на квадраты.