или вас особо волнует, чтó окружающие о вас думают, вы отдаете им свою силу. Альфа-самцу не надо прилагать никаких стараний. Он просто вот такой, и все тут. Понимаете?

– Думаю, что понимаю, – ответил Пирс, вспоминая биржу: аналог джунглей, изобилующих вертлявыми обезьянами, львами-людоедами и ядовитыми змеями.

– И еще вам надо выявить, кто в классе считается альфа-самцом. Или альфа-самкой, – продолжала Марта. – Вы обязательно увидите, кому остальные смотрят в рот и кто будет соперничать с вами за власть. Вам нужно изолировать этого парня или девчонку, а затем лишить их влияния на других. Это необходимо сделать с самого начала. Тогда стая горилл признает своим предводителем вас.

– И как же, интересно, я лишу его влияния? – спросил Пирс.

– Учтите, таких «альфиков» может быть несколько, – без тени улыбки сказала Марта.

– Хорошо, так как же все-таки я лишу их влияния? – повторил Пирс, едва удерживаясь от желания вытаращить глаза. – Не могу же я оскаливать пасть и бить себя кулаком в грудь.

– Нет, конечно, – устало произнесла Марта, словно удивляясь его непонятливости. – Не надо понимать эти аналогии буквально. Ведите себя так, как ведут стендап-комики с докучливыми зрителями. Без оскорблений, без агрессии, но проявляя остроумие и находчивость. У вас это получится. Знаю, что получится.

Как ни странно, но Пирсу польстила вера Марты в него.

– Поэтому, когда войдете в класс, вспоминайте фильмы Аттенборо. Думайте так: «Посмотрите-ка на этих глупых шимпанзе. Ха! Что они мне? Я большая горилла». Если честно, мне Аттенборо помогает во всех делах, – заключила девочка. – Он самый лучший.

Поезд подошел к Воксхоллу. Марта всматривалась в толпу на платформе, что делала на каждой станции. Но сейчас на ее лице не было страха. Наоборот, она кого-то ждала. Пирс увидел группу старшеклассников в такой же форме, как у его попутчицы.

– Извините, Пирс, но я пересяду, – сказала Марта. – Надо поговорить с Ромео из нашей постановки.

Он увидел, как Ромео помахал Марте. Настоящее имя этого парня было Ааден. Он одним из первых пришел к Пирсу на дополнительные занятия, нацеливаясь на поступление в университет. Бывший сомалийский беженец, который всего два года назад не знал ни слова по-английски. Теперь Пирс занимался с ним индивидуально и собирался помочь Аадену подать документы на стипендию Стормзи[24] для обучения в Кембридже.

– Между вами что-то есть? – спросил Пирс.

– Мистер Сандерс, не забывайте про границы. Учителя не должны задавать ученикам подобные вопросы. Это стремно, – ответила девочка. – Успехов вам в проведении урока!

Она подошла к Аадену. Парень обнял ее за плечи. Похоже, Пирс был прав. Он с трудом удержался от желания ударить кулаком по воздуху, радуясь за Марту.

Эмми

08:05. Хэмптон-Корт – Ватерлоо

Эмми скучала по Тоби. Нет, не по-настоящему Тоби, а по Тоби из ее представлений и мечтаний о совместном будущем. С точки зрения здравого смысла девушка понимала, что должна его ненавидеть, но потаенный уголок ее сердца еще не смирился с разрывом. Этот уголок продолжал любить мужчину, обожавшего Эмми и всячески старавшегося ее защитить. Несуществующего мужчину. Она ушла из дома, испытывая смешанные чувства: глубокое горе и чувство вины за это горе. На них накладывались гнев и частично страх.

Левая рука Эмми без кольца казалась пустой. Она поделилась этим ощущением с Айоной. Та сказала: «Сердце мое, она не пустая. Она ЛЕГКАЯ. Это кольцо тянуло вас вниз! Оно не являлось олицетворением любви, это был символ СОБСТВЕННИЧЕСТВА».

Айона изо всех сил старалась поднимать Эмми настроение и придумывала ей занятия. Едва заметив, что ее подруга начинает хандрить, Айона предлагала посмотреть запись упражнений с Джейн Фондой, испечь домашний хлеб или повозиться в саду. Все эти занятия были очень изматывающими. От упражнений у Эмми болели мышцы живота; хлеб, как бы она ни старалась, всегда получался твердым, словно кирпич; и она до сих пор не научилась отличать цветы от сорняков. Айона была почти на тридцать лет старше, а энергии у нее – вдвое больше.

Поезд остановился в Нью-Малдене. Увидев на платформе машущего ей Санджея, Эмми улыбнулась. Что-то в облике этого парня всегда заставляло ее улыбаться.

– Привет, Эмми! Как дела? – спросил Санджей, подходя к ее столику.

Он пристально смотрел на девушку, словно ждал настоящего ответа, и потому Эмми решила не ограничиваться обычными банальностями.

– Благодарю, Санджей. Дела у меня намного лучше, но по-прежнему все непросто.

Эти слова даже в малой степени не могли описать того, сколь сложными и запутанными были ее чувства, но она хотя бы говорила правду.

– Уверен, так оно и есть, – ответил Санджей. – Но ничего удивительного: вы пережили серьезное потрясение. Здесь требуется время. Работа помогает вам отвлечься от тяжелых мыслей?

– Конечно. Но случившееся изменило мое отношение к работе. Порою она кажется мне еще большей бессмыслицей и пустяком.

– Здесь вам пригодился бы совет моей мамы. Она говорит, что в трудных ситуациях нужно забыть о себе и сосредоточиться на чем-то другом. Может, вам стоит подумать, как применить свои маркетинговые способности и сделать что-то по-настоящему хорошее? В качестве побочной работы.

Мобильник Санджея, лежавший на столе, звякнул, оповестив хозяина о том, что пришло сообщение.

– Ваша мама – очень мудрая женщина, – сказала Эмми. – Хотела бы я со временем стать такой же.

– В мудрости ей не откажешь, но я хочу, чтобы она перестала доводить меня своими эсэмэсками. Мама просто обожает вмешиваться в мою жизнь. И неизменно пишет заглавными буквами.

Санджей убрал телефон, но Эмми успела прочитать фразу: «ТВОЕМУ ДРУГУ ПОНРАВИЛОСЬ БИРЬЯНИ?» Интересно, о каком друге шла речь? А может, о подруге? Эмми почувствовала легкий укол ревности и прогнала эту мысль, как назойливую муху.

Чему удивляться? У такого умного и обаятельного парня, как Санджей, вполне могла быть девушка. Но это не мешало ему общаться с Эмми. Она чувствовала, что нравится ему.

– Наверное, вашей маме немного скучно и одиноко. Дети выросли и покинули родительский дом.

– Едва ли у моей мамочки есть время скучать! – возразил Санджей. – Она у меня адвокат-правозащитник. Оказывает юридическую помощь, по большей части безвозмездную. Ума не приложу, когда она только успевает вмешиваться в мою жизнь?

– Надо же! Вот это да.

Эмми почувствовала, что краснеет. Откуда у нее такие старомодные стереотипы? Причислить мать Санджея к домохозяйкам лишь потому, что та любит готовить и слишком интересуется жизнью сына?

– Согласен, это впечатляет. Но как насчет моего неотъемлемого права на личную жизнь?

– Раз уж речь зашла о женщинах, которые вмешиваются в чужую жизнь… Я давно хотела поговорить с вами об Айоне, – призналась Эмми. – Она сильно