— Многие знают, как приманивать духов радуги, Кейел, — мягким тоном произнес он. — Пусть мы так и не узнали их имен, но и они не несут никакой пользы в жизни. Развлечение для детишек — и только.

— Это не духи! — Обида взяла свое; я вскочил с кресла.

Он назвал меня ребенком! По сути — дураком. А если он прав? Какой же я идиот, что выбрал эту мысль первой. Нет. Нет, ему нельзя ничего рассказывать. Никому нельзя, чтобы не опозорить семью на весь Фадрагос. Не подставить родителей и Лери с нашим ребенком. Нельзя позорить Солнечную. Я сжал кулаки и направился к двери, но, видимо, вино ударило в голову, вынудило остановиться. Однако опоздал — Солнце погибает…

Горькая ухмылка рвалась наружу, скверный разум боролся, портил мысли, и устоять перед ним не получалось.

Погибает ли?.. Или оно тоже живо лишь в наших головах?

— Я хочу увидеть, как ты создаешь радугу, — вдруг произнес Ромиар, напоминая о себе. — Как ты ее делал?

Он подобрался на диване, выпрямил спину и, высоко подняв подбородок, рассматривал мое лицо. Былой насмешки в нем почему-то не осталось. Сердце билось быстро, горячило кровь, поддерживало злость, а вместе с ней и скверну. Я вернулся к креслу, но не смог сесть. Успокаивал себя шагом: от стола до стены — и обратно.

— Был праздник, — начал я, прижимая кулак ко лбу; в глазах темнело, голова кружилась. — С полей собрали богатый урожай, в короткий срок удачно повалили лес, в целых семнадцати домах скотина дала приплод, а из города вслед за уважаемой семьей пришло множество горожан. Но затянулся зной, и все жители Солнечной, давно знающие причуды гор, с опаской поглядывали на них. Все собранное могла отнять река. Тогда мой отец встал у костра и высказал подозрения, что в горах могут прятаться изгои или фанатики, ведь Шиллиар плачет там так часто, как должно плакать только над острогами. Он всех перепугал.

Я остановился и взглянул на Ромиара. Он, сцепив руки в замок и подавшись вперед, слушал внимательно. Пусть слушает, пусть рассудит. Возобновив шаг, я продолжил:

— Тогда меня считали обычным ребенком, а на мои слова мало кто обращал внимания. Часто просто смеялись и объясняли, почему я не прав. Но деду мои детские вопросы нравились. Он много ходил по Вечному лесу и повидал многое. Нам с ним нравилось фантазировать на… — сглотнул, обдумывая, стоит ли уточнять. Стоит. — На скверные темы. Мы размышляли: «а что если мир не такой, как мы привыкли видеть?» Он говорил, что слишком долго смотрел на все общим зрением, а я могу развить другое.

— Ересь, — не то сказал, не то поинтересовался Ромиар. — Безумство? Прости. Кем был твой дед?

— Думаешь, фанатиком? — я криво улыбнулся, замедляя шаг. — Нет, уважаемый, он состоял в уважаемой гильдии лесников, пока не влюбился. С моей бабкой они ушли в лес еще молодыми, жили отшельниками, а потом прибились к Солнечной и нашли там свое место. Там родился мой отец, а моя мать пришла туда из другой деревни. Они подарили мне, неблагодарному скверномыслящему сыну, жизнь.

Лишнее… Об этом рассказывать не стоит, это причиняет боль.

Я потер шею и заставил себя сесть в кресло. Посмотрел на сосредоточенного шан’ниэрда и вернулся к основной теме:

— Тем праздником перепугалась вся Солнечная. Зная прошлое моего деда, они доверили ему дело: выяснить, кто прячется в горах. Он дождался, когда сильнейший гнев Солнца пройдет, потому что… — я замолчал, когда снова отошел от темы к скверным мыслям. Однако глотнув вина, договорил: — Это уже странно.

— Что странно? — Ромиар прищурил желтые глаза.

— Все повторялось. Гнев Солнца и слезы Шиллиар. В этих горах есть огромная местность, где все повторяется. Но обсуждать это не обязательно. В деревне мне на этот вопрос давно дали ответ. Они объяснили мне, почему все повторяется — жара, дождь, прохлада, жара, дождь, прохлада…

Спина заныла, хоть и давно зажила. Остались только рубцы.

— И почему у вас там все повторяется, Кейел? — Ромиар развалился на диване.

— Из-за жертвоприношения фанатиков. Они ловят существ и с каждым рассветом все сильнее истязают их, а в конце убивают. Тогда-то Шиллиар и льет слезы, чтобы Солнце не сожгло наши земли.

Ромиар задумчиво промычал, пригубил вина и спросил:

— А ты что думаешь?

— Я думаю так же.

Я думаю так же, я думаю так же… Они все смеялись надо мной, потому что я дурак. Тогда я думал иначе, а сейчас избавился от инакомыслия. Оно ушло с кровью и болью. Я думаю так же…

Злость вновь вскипела. Рубцы на спине запекли так, будто там рваная кожа. Они все смеялись, они все кричали, они все смотрели…

— Прикажи слугам принести воду, кружку и пустую тарелку. — Я опять вскочил на ноги; злость не давала посидеть спокойно.

Амулет призыва лежал на диване. Ромиар без лишних разговоров поднял его и сдавил. Мы, не сговариваясь, молча ждали, пока придет слуга и выслушает поручения. Как только снова остались вдвоем, я более собрано принялся рассказывать о радуге.

— Тогда дед взял меня с собой в горы. Матушка с отцом были против, но я уговаривал деда, а он сумел настоять. Он был силен, один мог повалить здорового вепря, а уж внука на плечах пронести, если устану, и подавно. Мы не поднимались на саму гору, а шли именно туда, где Шиллиар чаще всего лило слезы. По пути нам стали попадаться странные камни. Блестящие, гладкие, похожие на стекло. Но они были разных цветов: черные, рыжие, как от песка или земли, а один и вовсе был прозрачный.

— Что это были за камни?

— Я не знаю.

— Где вы их нашли? — допытывался Ромиар, будто прослушал начало рассказа.

— Там, где сильнее всего рыдает Шиллиар, — повторил я и уточнил: — Они были в земле. Дед опасался к ним прикасаться, но один мы откапывали палками. Копали так глубоко, насколько могли. Этот камень был тонкий, вытянутый и искривленный. Уходил далеко вниз. Мы остались ночевать неподалеку от прозрачного, и ночью, когда дед заснул, я тихо отошел. Сумел отломать себе маленький кусочек и спрятал в свой узелок. Потом мы еще несколько рассветов походили в горах, но так никого и не нашли. Наверное, плохо смотрели.

Вина надавила на плечи, но обида мешала ей захватить меня целиком.

— А вы плохо смотрели? — Ромиар вскинул брови.

Удивительно наблюдательный шан’ниэрд…

Я подошел к окну и стал вглядываться в сумерки — они отражали меня. Высокого, взрослого идиота, вдруг решившего, что раз Ромиар пообещал мне силу, то обязательно отдаст ее мигом же. Теперь только время трачу, ожидая незнакомую девушку, которая заявила двум существам, что знала их в прошлой жизни. Асфи отправилась в Васгор и уже долго не возвращалась. Наверное, она уже не вернется. Тогда к чему мы тут сидим? Может, стоит взять в долг денег у исследователя, купить подарков и с рассветом пойти домой? И разговор изматывающий закончить бы.

Однако что-то внутри заставляло продолжать беседу: