— Мы собираемся в долгое путешествие, — Ромиар улыбался дружелюбно. — Ты мог бы многое узнать о мире из разных записей. У меня есть доступ к огромной библиотеке.

Его предложение подкупало и звучало великолепно, но… Почему согласиться так трудно? Словно признаться в очередной неполноценности. Хотя в поведении Ромиара по отношению ко мне не было унижающей насмешки. Он даже никак не упрекнул меня за то, что я без стука вошел в его комнату и без разрешения сел в его кресло. Да и за все время, что я жил в его доме, он всегда относился ко мне с нескрываемым уважением, едва ли не с почтением. Сначала я думал, что он именно так и выказывает пренебрежение к деревенщине, но Елрех никак не одергивала шан'ниэрда, а, наоборот, поддерживала. Елрех же я верил; она оставляла о себе только хорошие впечатления.

— Почему ты так милостиво настроен ко мне? — прямо спросил я. Бровь задергалась, вынуждая приложить к ней пальцы.

Шан'ниэрд нахмурился. Он молчал несколько мгновений, буравя меня тяжелым взглядом, а затем скрестил руки на груди, застучал хвостом по штанине и поинтересовался:

— Тебя ведь еще в детстве окрестили дураком?

Меня словно в кипяток окунули.

— Какая тебе разница? — Я уперся в подлокотники, быстро вставая.

— Ну, ну, не уходи. — Он поднялся и вмиг оказался у кресла, возвышаясь надо мной, но и не подходя слишком близко. — Погоди, человек. Давай просто обсудим этот феномен. Я любопытный исследователь, оторванный от своего дома и занятия. И все из-за обещаний глупой человечки, которая бросила нас в отвратительном городе в неизвестном, утомительном ожидании. Я скажу тебе прямо: она меня раздражает, а вот ты, несмотря на расу, восхищаешь.

— Если она тебе не нравится, скажи ей об этом так же прямо. — Я все-таки попытался встать еще раз, но Ромиар выставил перед собой руки, показывая раскрытые ладони — никакого амулета в них не было. Почему-то это подкупило.

— Послушай, — мотнув рогатой головой, сказал он требовательней, — в твоей проблеме может скрываться решение моей.

О чем он говорит?

— У меня нет проблем, кроме тех, которые возникли из-за твоих обещаний. Эта не Асфи обещала мне силу, а ты. И вот скоро полнолуние, а мы до сих пор сидим на месте и чего-то ждем.

— Я говорю о другом, — он беззаботно отмахнулся. — О том, что тебя считают дураком.

— Зря я сюда пришел, — выдохнул я; во мне нарастала злость. — Пойду разыщу Елрех, она не считает нужным макать меня в гниль, которая живет во мне.

— Нет, сядь! — приказал Ромиар. — Сядь, духи Фадрагоса! Дай мне возможность нормально изъясниться. Уж прости, что я не имел опыта дружить с низшими расами и мне трудно не опуститься до заискиваний! Тебя ведь они обидели?

— Я не обижен.

— Хорошо, уязвлен. — Он потер губы и жестом попросил подождать. — Я не хотел, Кейел. Помоги мне подружиться с тобой.

Я поддался уговорам. Он без промедления ухватил ближайший стул и поставил его напротив. Сел на него так, что мне стало неуютно в кресле. Есть существа, созданные роскошью, те, которые даже в деревне, в грязи, будут нести с собой роскошь. Нести ее в себе. Я из других, я никогда не стану ровней ни Ромиару, ни Тигарду.

Ромиар сцепил руки в замок, закинул ногу на ногу и, обмотав хвостом одну, по привычке застучал по ней белой кисточкой. Вздохнув пару раз шумно, опустил голову и заговорил:

— Не люблю ходить вокруг да около. Знаешь ли, привык приказывать. Послушай меня, Кейел, я наблюдал за тобой еще в деревне, и никак не мог понять, почему тебя считают дураком. Не злись, — мгновенно попросил и, обводя пальцами свои щеки, пояснил: — Когда ты злишься, у тебя сильно напрягаются скулы.

Я попытался расслабиться и отстраниться от его слов, словно они касались не меня — это всегда немного помогало. Он наверняка не хотел упускать возможности, поэтому продолжал говорить в спешке:

— Еще собирал сплетни. Я ведь благодаря им многое понял о тебе, но еще больше о жителях Солнечной. У тебя никогда не возникало мысли, что это не ты дурак, а все вокруг тебя дураки?

Я сглотнул, глядя на него. Воспоминания обид, вызванных непониманием и оставшихся далеко позади, испортили настроение. Тогда я был ребенком и все обходилось обычной поркой, иногда запиранием на несколько рассветов в холодной кладовой. Да, такие мысли и стали постепенно разрушать мою жизнь и жизнь моей семьи. И эти мысли, и многие другие… Скверные мысли.

— Ты можешь рассказать, с чего все начали считать тебя… — Он не закончил вопрос — хмыкнул и поморщился. — У меня едва язык поворачивается называть тебя дураком.

Во мне от его слов рождалась надежда, но вспоминать все равно ничего не хотелось. Я долго забывал, учился не присматриваться к миру, и это давалось трудно, а теперь… Вот — сидит передо мной исследователь, беловолосый шан’ниэрд, и хочет услышать от меня ту чепуху, которой в детстве была забита моя голова. Я взрослел, а избавляться от скверных мыслей становилось лишь сложнее. Ими хотелось делиться, их хотелось отстаивать, но я понимал, что за этим последует.

— И чем тебе это поможет? — тихо спросил я и гораздо громче добавил: — Знания о моем позоре и скверном разуме, чем они тебе помогут?

Он хлопнул себя по лбу и широко улыбнулся.

— Да, это верно, — смеясь, произнес он. — Прошу тебя откровенничать со мной, но даже не объяснил, почему для меня это так важно.

Я против воли улыбнулся — так не шел ему этот образ простака. Умирающее Солнце проникало в комнату и подсвечивало белые волосы, делало серую кожу теплее. И в этот же миг я будто смутно узнал в нем кого-то другого. Такое чувство иногда возникало, будто я уже проживал этот миг. И вот сейчас передо мной сидел кто-то, кто был важен мне и у кого я многому научился. Я откуда-то точно знал это. И теплое чувство… Могут ли быть воспоминания о ком-то так сильны, чтобы переноситься из жизни в жизнь? Но миг ушел, и передо мной остался только беловолосый шан'ниэрд.

Я выдохнул разочарованно и, устроившись в кресле удобнее, заметил:

— Ты переигрываешь.

— Я не хотел, — он мгновенно перестал улыбаться.

— Я не упрекаю, — успокоил я, — а подсказываю. Ты попросил о помощи, сказал, что хочешь подружиться. И я помогаю.

Он некоторое время сидел с серьезным видом, а затем снова улыбнулся, но куда более естественно. Постучав пальцем по серому лбу, сказал:

— Видишь, я уже забыл об этом, а ты запомнил, да еще и подстерег момент, чтобы припомнить. Я не говорю, что только это и есть показатель твоего ума… — Снова хмыкнул. — Опять отхожу от темы. На самом деле, боюсь, что ты сбежишь. Ты вспыльчивый. Кулаками, как я понял, размахиваешься не всегда, но от разговоров убегаешь часто.

— Не люблю выслушивать оскорбления.

— Наверное, я не смогу тебя понять. За всю мою жизнь меня оскорбляли только две девушки, — он усмехнулся. — Чувствую, мне еще предстоит проникнуться этой несправедливостью.