– Всё как надо, – говорю я, отдирая от рукавов колючие малинные плети. – Чудище наше совсем плохое. Еле дышит. Готовы идти?

Потык и Тороп кивают. Я проверяю, как они завязали доспехи. Советую Потыку ослабить пояс; новички всегда утягиваются так, что не в продых, а на самом деле лучше сделать наоборот, чтоб всё слегка болталось: и броня, и пояс, и наручи. В бою кровь быстрей бежит по телу, набухают вены, и грудь раздвигается шире. Не следует туго вязать узлы на себе; лучше иметь телесную свободу.

Каждый берёт в обе руки по два новых светоча. Мы идём на помост и перепрыгиваем: сначала Тороп, затем Потык.

Я иду последним.

Уже стоя на помосте, оглядываюсь на Марью – она машет мне рукой, это выглядит очень трогательно.

Увы, в нашем мире не всё устроено по правде.

Иногда маленьких девчонок заносит на край света, в грязные берлоги древних гадов, где и взрослому воину не по себе.

Кстати или некстати – я вспоминаю пятилетней давности дело, устроенное князем Хлудом: дальний, изнурительный поход на богатый и громадный хазарский город Семендер, не оказавший нашему малому слабому отряду никакого сопротивления; когда мы подошли, ворота города были распахнуты настежь.

Войдя, мы увидели только мертвецов. Повсюду лежали гниющие тела: моровая язва убила в том городе девять человек из десяти.

Сначала живые пытались сжигать умерших; затем, когда число живых уменьшилось, их сил хватало только на то, чтобы вынести мёртвых из жилищ и бросить посреди улицы, кое-как присыпав сверху речным песком; потом перестали делать и это.

Когда мы – отряд князя Хлуда – вошли в город Семендер, нас встретили непроницаемые тучи трупных мух и стаи ворон, терзавших гнилые человеческие тела, безобразно раздутые на сильной жаре.

Чудовищно сладкий запах гниения затуманил наш разум, но одновременно и прояснил его.

Прикрыв лица тряпками, мы добрели до главной площади и увидели высокий холм из человеческих тел, по которому бегали крысы, шакалы и прыгали чёрные птицы.

В тот поход мы пошли за славой и добычей, а когда добрались – отыскали только смерть, во всей её необоримой силе.

Никто из наших не заболел в том походе.

Пережитое потрясение было так велико, что зараза не пристала к телам.

В богатых домах мы увидели золото и серебро, оружие из крепчайшего железа, искусно сделанную посуду, красивую одежду, медные и бронзовые украшения.

Мы не взяли ничего.

Не прикоснулись ни к единой золотой монете.

Слёзы стояли в наших глазах.

Мы понимали, что если вынем из скрюченных мёртвых пальцев хоть один сверкающий железный нож, хоть одну драгоценную цепочку, – мы умрём.

Всё было заразным.

Мёртвые кони лежали в конюшнях, обряженные в искусно изготовленные бронзовые упряжи.

Во дворах, среди розовых кустов, валялись радужные перья мёртвых павлинов, сожранных крысами.

Мы обошли весь город, не притронувшись ни к чему.

Мы нашли и нескольких живых: это были безумные от горя существа, сплошь покрытые гнойными бубонами размером с кулак, лохматые, дрожащие от страха и немощи, – они первые кричали нам, чтобы мы не приближались и ничего не трогали.

И мы – отряд князя Хлуда – вышли из Семендера, не взяв ничего. Ни монетки, ни золотой подвески.

Потом, отойдя от города на половину дневного перехода, мы сняли с себя все наши брони, всю одежду, и оружие тоже.

Мы зажгли костёр и бросили всё в огонь, чтобы очиститься.

И сами ходили, прыгали через тот огонь много раз, до тех пор, пока не сожгли себе бороды и волосы на причинных местах.

Мы спалили всё, что могло гореть, всю свою обувь и одежду, сапоги и штаны, все ремни, пояса, меховые плащи, фляги, мешки, кошели и спальные шкуры.

Потом мы сильно напились и уснули.

Наутро мы достали из огня то, что не сгорело: наши ножи и топоры.

Так, – голые, обожжённые, подавленные величием смерти, с одними только ножами, – мы вернулись из того похода.

Змеева лёжка, покрытая гниющими останками, теперь напоминает мне город Семендер.

Непосильно человеку видеть такое скопление мертвецов: людей ли, зверей – неважно.

Люди ведь тоже сначала звери, а уже потом – воины, волхвы и влюблённые девочки.

11.

За тыном меня ждёт первая неудача: завершая прыжок, Тороп подвернул ногу. Смотрит виновато.

Спрашиваю, может ли идти, – он спешит кивнуть.

Потыка съедает любопытство, он оглядывается, морщится от запаха.

– Ты, – говорю я ему, – хотел найти древнее оружие. Вот, держи.

Поднимаю с земли каменное топорище: ремни сгнили, рукоять вывалилась. Протягиваю. Потык улыбается: понял шутку. Взвешивает в руке клиновидный кусок гранита и небрежно отбрасывает.

Лично я не обхожусь с оружием так неуважительно, особенно с оружием древних щуров; но теперь не время делать замечания молодым.

Я на ровной дреже, я готов к бою, и сердце стучит мерно, хотя и чаще, чем обычно.

Огибая холмы из костей и напластования змеева дерьма, мы идём к месту, держа огонь в широко расставленных руках.

– У него только один глаз, – говорю я. – Другой давно выбили. Это было трудно. Четверо воинов пострадали, чтобы лишить гада половины зрения. Там на каждом глазу – по два бронированных века. Ничем не достать, только рогатиной с железным остриём. Так что вы не лезьте. Чтоб его ослепить, есть другой способ. Надо сбоку встать и бить его по глазу огнём…

– И по ноздрям! – добавляет Тороп. – Чтоб нюх отшибло.

– Да, – говорю я, – нюх у него в десять раз сильней, чем у собаки. Но даже если мы выбьем ему второй глаз и сожжём обе ноздри, он всё равно будет нас чуять. У него в голове, подо лбом, есть третий глаз. Как у старых ведунов. И этот глаз видит особым зрением. Так что не мечтайте сделать его слепым и глухим. Он всегда будет знать, где вы находитесь. Он в любой миг рванётся и перекусит вас пополам. Любой из нас может тут лечь – и смотреть, как гадина пожирает его ноги. Помните это.

Увидев свет шести сильных светочей, змей громко хрипит и двигает передней лапой, желая, наверное, отползти от троих людей, шагающих прямо на него.

– Не бойтесь, – говорю я. – Он чует чужой страх.

И показываю на примере, почему гада можно не бояться: отбрасываю огонь в стороны, выхватываю дубину, подбегаю к морде со стороны правого, выбитого глаза – и с полного размаха, от всего плеча даю змею по голове.

Он стонет, сотрясается. Ему больно.

Никакая броня, даже древняя костяная броня чудовищ из давно минувших времён, не может защитить от удара хорошей дубины.