Но разве она виновата хоть в чем-то? Она даже не вникала в смысл фраз, зашифрованных в «головоломках»: они с Мейрид разгадывали их в полном неведении,  – но все же видела их. Что бы она ни думала, грехи деда ложатся и на ее плечи, потому что делала все это она по его просьбе. Но что еще хуже, именно она привлекла к этому Мейрид. И пусть ей просто нужно было хоть чем-то занять сестру, сейчас это не имеет значения.

Все опять против нее, все опять рушится. Получается, что ее понятия о родовой чести явно преувеличены, а сама она уже давно пожертвовала своим честным именем неизвестно ради чего. Более того, все складывалось так, что у нее не осталось шансов искупить свою вину и в будущем.

Когда Чаффи вернулся в комнату, Фионы там не было. Ее исчезновения никто не заметил, и это, наверное, было единственным, в чем ей повезло в тот день. Алекс ушел в комнату отца и больше не появился; леди Би, вернувшись к вышивке, увлеченно украшала шмелями очередной носовой платок; Мей, увидев подошедшего Чаффи, растерянно улыбнулась, и он поцеловал ее в лоб. Затем они сидели рядом, склонив головы над шифровками, словно и не было ни скандала, ни угроз, ни слез.

Работники кухни видели Фиону, когда она проходила мимо, накидывая на плечи редингот. Охранники на заднем дворе сообщили потом, что она довольно долго сидела на каменной скамейке в саду: солнце уже скрылось за деревьями в западной стороне сада, а она еще была там. Никто не поинтересовался у нее, почему она одна, с непокрытой головой, гуляет в сгущающихся сумерках. Впрочем, она не была уверена, что смогла бы ответить на этот вопрос.

Алекс и сам толком не знал, куда намерен пойти: просто не мог сидеть на месте – долго сдерживаемая энергия после только что состоявшегося разговора с Майклом требовала выхода.

– Ну, теперь веришь, что я самый ценный и блестящий врач на этом кишащем кретинами острове? – с улыбкой обернулся к нему доктор.

Алекс уже в который раз взглянул на спящего отца. На щеках сэра Джозефа впервые с момента приезда появился румянец, дыхание было ровным и чистым, в теле не чувствовалось болезненного напряжения.

– Ему лучше?

Майкл утвердительно кивнул:

– Да, и значительно, но успокаиваться рано. И вот что я тебе скажу: последнее, что ему сейчас нужно,  – это возвращаться в те холодные дикие земли, где он представляет нашу страну. Я бы вообще никому не рекомендовал туда ехать в любом качестве – хоть бы и короля. Ты можешь найти способ оставить его здесь?

Конечно, он мог: достаточно слегка отступить от данного отцу слова и выписать сюда матушку. Она бы быстро все устроила. Однако на это потребуются недели, а уверенности в том, что он так долго сможет контролировать отца, совсем не было.

– Я попробую,  – заверил Майкла Алекс.

О’Рорк, по своему обыкновению, кивнул.

– Ну а сейчас, если не возражаешь, я попросил бы мистера Суини сменить меня, а сам немного поспал. Не покажешь где?

И вот теперь Алекс стоял на верхней ступени лестницы в раздумье, куда идти и что делать. Одно он знал твердо: надо побыть одному. Спустившись вниз, он направился в заднюю часть дома, стараясь никому не попадаться на глаза и обходить главные комнаты.

Время обеда прошло, но для каждого в доме был подготовлен поднос с едой, который можно было заказать в любой момент – такие правила были заведены отцом,  – поэтому шум доносился только со стороны кухни. Помещения, по которым шел Алекс, освещались в основном огнем каминов, да кое-где стояли свечи. Впрочем, не глядя по сторонам, он быстро прошел в библиотеку, где имелось французское окно, и оказался на улице.

Свежий ночной воздух мгновенно дал о себе знать: Алекс вышел без верхней одежды, в рубашке, брюках. Следовало вернуться в дом, но он почему-то не торопился. Расхаживая возле французского окна, он думал, с каким удовольствием вскочил бы сейчас на своего гнедого и помчался куда глаза глядят. Ветер наполнил его бодростью, а темнота успокоила теснившиеся в голове мысли.

Но все это, конечно, были мечты: из соображений безопасности следовало оставаться в имении,  – поэтому он просто пошел вперед и вскоре с удивлением обнаружил, что не единственный, кто гуляет в саду в это время.

– Фиона? Что ты здесь делаешь?

Отшатнувшись в испуге, девушка чуть не упала, однако сумела сохранить равновесие. Алекс подхватил ее под руку, но она резко высвободилась. Реакция Фионы удивила и обидела его. Она тоже стояла неподвижно, уперев кулаки в бока и выпрямившись, будто строгая настоятельница перед напроказившими воспитанницами. Смотрела она мимо него, куда-то в сторону, высоко подняв голову, и ветер трепал ее выбившиеся из прически пряди. Что-то с ней было явно не так: слишком уж молчалива, слишком спокойна.

– С тобой все нормально?

– Да,  – каким-то механическим голосом ответила Фиона, не повернув головы, продолжая смотреть куда-то вдаль.

Луна была уже полной, ночной туман клубился в ее свете, и казалось, что Фиона сосредоточенно наблюдает за ними, пытаясь увидеть вверху то, к чему они двигаются.

– Я не смогла найти его,  – вдруг произнесла она плаксиво.

Алекс тоже невольно поднял голову к небу.

– Кого?

– Орион. Как бы плохо мне ни было, какие бы перемены ни происходили, он всегда был там, на своем месте. Как моя судьба. Как якорь надежды. – Подняв руку, она указала куда-то в юго-западную часть неба: – Вон там он должен быть.

Алекс подошел ближе. Скрытая боль, прозвучавшая в ее словах, эхом отразилась в его сердце.

– Он там. Ты же знаешь это.

Фиона опустила голову, по-прежнему не глядя на него.

– У меня уже нет полной уверенности.

Он увидел, как вздрогнули и опустились ее плечи, будто она пыталась справиться с чем-то и не могла, будто… Он взял ее за плечи и развернул так, чтобы видеть лицо.

– Ты плачешь?

В этот момент он ощутил себя совершенно потерянным.

Алекс видел много женских слез, буквально утопал в них всю сознательную жизнь. Аннабел умела плакать, даже имела непревзойденный талант в этом деле и с успехом пользовалась им, когда требовалось быстро достичь нужного результата. Любовницы плакали, чтобы выудить у него побольше денег, а сестры – чтобы им простили многочисленные мелкие проступки. Но Фиона плакала совсем по-другому. Он видел, как она изо всех сил пытается взять себя в руки, но не может и расстраивается из-за этого еще больше. Слезы предательски выдавали загнанную в глубь души слабость, и Фиона сердилась на себя за то, что оказалась столь ранимой.

Красиво плакать она, конечно, не умела. Слезы стекали беспорядочными ручейками по щекам и шее. Волосы сбились на затылке в некое подобие птичьего гнезда, и Алекс не сомневался, что нос у нее в этот момент красный. Но она так долго боролась со слезами, что они, как сдерживаемая вода, обнаружив наконец слабину в плотине, вырвались на свободу, размывая саму плотину и сметая все на своем пути. Алексу даже показалось на мгновение, что она была права насчет Ориона, и он прошептал, притягивая ее к себе: