лепетала Ида. – Я старалась помочь Гаяну хоть чем-нибудь, только бы ты не умер… Только бы не пришлось сжигать еще и тебя… Дания… Дания хотела бы, чтобы ты жил и был счастлив…

Я молчал, не зная, что сказать.

– Я не знал ее так долго, как ты, но Дания успела стать мне другом. Она была…

– Она была замечательной. Добрее человека я не встречала и уже не встречу, – перебила меня Ида, вытирая ладонями мокрые щеки и текущий нос. – Наши семьи жили по соседству много лет, поэтому я помню Данию столько же, сколько и себя. Ее родители приютили меня, когда маму отправили на рудники за воровство. С тех пор мы росли вместе. Дания всегда… всегда считала себя старшей сестрой, хоть и была старше всего на полгода. Она… отдавала мне яблоки, хоть и обожала их сама…

Ида вновь надрывно разрыдалась, обмякнув у меня в руках. Ее хрупкое тело сотрясалось от бури, разразившейся в душе. Я был бессилен против стихии горя – сильнейшей из стихий – и мог лишь участливо разделить с ней скорбь по Дании.

Мы простояли так еще несколько минут, прежде чем Ида окончательно успокоилась. Застенчиво оглядевшись по сторонам, она сердитым движением вытерла слезы и деловито потащила меня на кухню, пообещав накормить до отвала.

Зилия, ворчащая на молодую помощницу, взглянула на меня с интересом и распорядилась накормить лучшим, что осталось после обеда и ужина. Я не выдал удивления, но все же внезапное радушие старой кухарки оказалось слишком неожиданным. Может, виной тому выволочка наместницы, которую та устроила Зилии за непослушание. На кухарке лежала вина за одержимость Дании, и Амаль напомнила ей об этом так жестко, что у бедной женщины схватило сердце.

Ида поставила передо мной глиняный горшочек ухи, от которой по кухне плыл невероятный аромат. К ней прилагалась разогретая на печи лепешка, в которую я тут же впился зубами, не в силах сдержать стон удовольствия. Ида хмыкнула и сказала:

– Осталось еще запеченное мясо, но тебе, наверное, пока лучше не переедать.

Я равнодушно пожал плечами, чувствуя, что не переем, даже если в одно лицо слопаю целую курицу. Уха была слишком ароматной и наваристой, чтобы подаваться к столу солдат или прислуги. Неужели это еда воеводы и его семьи?

– Почему меня кормят лучшим, что есть? – понизив голос, спросил я у Иды.

Та украдкой взглянула на Зилию и, убедившись, что старая кухарка не слышит, прошептала:

– Наместница распорядилась. Она места себе не находила, – Ида вновь воровато оглянулась вокруг и добавила: – Никогда бы не подумала, что она способна на такую самоотверженность. Их обряд – это… Я в жизни не видела ничего страшней и могущественней.

Мои брови удивленно взметнулись вверх. Амаль была полна противоречий, и эти противоречия не давали мне покоя.

– Хорошо, что ты не стал одним из тех, кто умер из-за наместницы, – помолчав, процедила Ида, опустив голову и впившись взглядом в грубую столешницу с множеством отметин от ножей. – Кадар убил пятерых девушек, только чтобы добраться до ее дара. И Дания… была бы жива, если бы не Амаль.

– Что за глупости? – процедил я, ощущая незнакомое доселе негодование… Защищать Амаль оказалось слишком… странно, но правильно. Отныне я не посмел бы отозваться плохо о той, кто уже дважды спасла мне жизнь. – Нельзя винить наместницу в том, что кто-то желает ее смерти.

Ида шмыгнула носом, не поднимая головы, но промолчала. Она терпеливо дождалась, пока я опустошу горшочек, и, схватив его, бросилась к корыту для мытья посуды. Я же сердечно поблагодарил Зилию и поплелся к солдатскому корпусу, что есть силы отмахиваясь от дурных мыслей о Дании и озлобленном горе Иды.

Солдатский корпус понемногу затихал. Большинство сослуживцев патрулировали поместье, кто-то коротал сутки в карауле. Остальные же готовились ко сну. Из-за двери кубрика раздавались веселые голоса, которые стихли, стоило мне появиться на пороге. Пять пар заинтересованных глаз пронзили мое тело беспощадней нарамских сабель.

– А вот и полюбовник наместницы вернулся. Ожил наконец-то, – хохотнул Данир, отчего перед внутренним взором возникла красочная фантазия, как я разбиваю это нахальное лицо о нашу общую тумбочку. Столько издевательской насмешки скользило в его голосе, что у меня свело зубы. – Теперь-то всем ясно, за какие-такие заслуги тебя из прислуги перевели к нам в отряд.

Трое сослуживцев согласно усмехнулись. Один лишь Ансар остался серьезен и собран. Он сверлил меня пытливым взглядом, отчего внутри скользкой массой расползлась тревога.

– Да не очень-то дорог ей этот хахаль. В Даир наша наместница без него уезжает. Даже наколку не велела сделать. Точно выгонит скоро, как дворового пса, – подхватил Наим – коренастый мужчина среднего роста, в волосах которого, несмотря на молодой возраст, виднелась седина. Его нос картошкой так и просился, чтоб его расквасили сильнее.

Да, спину каждого из солдат наместницы испещряли черные контуры наколки – солнце в окружении множества линий, причудливо переплетенных между собой. Я был счастлив, что наместница не вспоминала о нанесении этой рабской метки, но, оказывается, кое-кто узрел в моей чистой спине недобрый знак (или добрый – тут уж как посмотреть).

– Что ты сказал? – прорычал я. Кулаки сжались помимо воли, готовые к бою. – Можешь успеть повторить, пока я не сломал тебе нос.

– Что слышал, – фыркнул Наим. – Учти, здесь не любят выскочек. Особенно тех, кто путь наверх прокладывает под женской юбкой. А мы-то думали-гадали, что в тебе особенного, но это уж Амаль Кахир виднее.

– Да я тебя порву, ублюдок! – рявкнул я и бросился к мерзавцу, позабыв о слабости и мольбе Гаяна поберечь силы.

Наим отшатнулся, но молниеносным рывком выхватил кинжал из ножен. Я призвал верные тени из углов кубрика, и те выбили оружие из его цепкой хватки. Мне потребовалась всего пара мгновений, чтобы в несколько больших шагов преодолеть четыре кровати, что разделяли нас пропастью из черной зависти и непонимания, и замахнуться. Мой кулак почти достиг цели, когда чьи-то руки вцепились в меня сзади, оттаскивая от пышущего яростью Наима. Обладателем рук оказался Ансар.

– Здесь вам не поле боя, чтобы кулаками махать! Ваши жалкие издевки похожи на обыкновенную зависть! Будьте мужиками, а не базарными бабами! – рявкнул он солдатам, все еще удерживая меня от попыток вырваться и таки накостылять Наиму по всем местам, до которых только смогу дотянуться. – Пойдем-ка выйдем.

Эти слова адресовались уже мне одному. Ансар бесцеремонно вытолкал меня из кубрика, совершенно не впечатлившись стеной теней, устрашающе взметнувшейся за нашими спинами. На это колдовство ушли почти все силы, отчего ноги предательски задрожали, а живот