— Какой ты сегодня нарядный! — Катя восхищенно улыбнулась.

— Прошу в тарантас, княгиня. — Денис открыл заднюю дверцу.

На сиденье лежал большой букет ярко красных роз. На нежных лепестках благородных цветов поблескивали крупные капли.

— Красивые цветы. Это кому? — осторожно трогая колючие стебли, недоверчиво спросила девушка.

— Тебе, конечно. Пытаюсь загладить вину за свое длительное исчезновение из твоей жизни. Кстати, сорт называется «Большая любовь». Видишь, какие громадные! — Алешин уселся рядом, подобрав подол плаща, с треском захлопнул дверцу и дотронулся до плеча шофера: «Поехали!»

Только на Профсоюзном проспекте они отпустили друг друга из объятий, и Катя принялась поправлять разметавшиеся волосы:

— Так куда мы едем, Денис?

— В «Арбат». Поужинаем. Я ведь давно тебе обещал. Только по дороге заскочим в одно место. Я должен повидать кое кого. Хорошо? Слушай, меня эти цветы уже всего искололи…

— А ты осторожней. Я, правда, не совсем по вечернему одета. Предупредил бы чуть пораньше, я бы приготовила то длинное платье в блестках. Помнишь, которое тебе так нравится?

— Помню. Ты в нем будто фея из госплановских сказок. Загадочная и обольстительная. Но в принципе на одежду плевать. Думаешь, там все будут как на приеме у английской королевы? Совсем нет.

Алешин улыбнулся уголками рта, но глаза оставались холодными…

Девушка смотрела на него сбоку и пыталась понять, что изменилось в Денисе за те полмесяца, что они не виделись. Он был все тот же балагур и все так же теребил в задумчивости первую попавшуюся под руку пуговицу; так же заливисто чисто смеялся. И в то же время он стал другим. То ли в серых глазах стало больше стали, то ли глубокая морщина, появившаяся на переносице, сделало лицо старше. Так или иначе, но он уже был не тот Алешин, который полтора месяца назад пришел в ее дом вместе с Олегом Козыревым и представился как «кореец туркменского происхождения Шу У Ким», а потом, попивая наспех сваренный ею кофе, говорил резкости и неприязненно поглядывал на собравшуюся публику.

Катя старалась не расспрашивать Дениса о тех заботах, которые заставляли его пропадать с утра до ночи, срываться с места и уноситься в неизвестном направлении после загадочных, коротких телефонных разговоров. Не спрашивала она и о его новых друзьях, самоуверенных мужчинах, похожих на офицеров госбезопасности и одновременно на уголовников рецидивистов. Не спрашивала, но очень волновалась за Дениса. И сейчас, обняв его за шею, она заговорила о наболевшем:

— Денис, ты сессию то собираешься сдавать? В институте вовсю уже идут итоговые контрольные. Староста Раюшкина рвет и мечет. Ты здорово снижаешь успеваемость группы, тебя вызывают на комсомольское собрание курса…

— Я думаю, мне придется оставить институт, — сухо ответил Алешин.

Девушка вздохнула:

— Зря.

— Может быть. Но я в принципе не могу сидеть часами на заднице и срисовывать с доски формулы нахождения энтропии и заучивать наизусть постоянные, типа числа Лошмидта или Больцмана. Я слабо понимаю, зачем их заучивать, если есть справочники. Меня с души воротит от такой учебы. Если в системе высшего образования есть абсурды, то в ней что то не так. К черту такую учебу. Нужно будет — буду заниматься на заочном. Там сам себе господин. Пиши контрольные да отправляй по почте. Согласна?

Денис резко повернул к ней голову. Девушка опустила глаза:

— Не очень. Скорее нет.

— Ладно, оставим эту тему. Но я знаю, кто тебя просит капать мне на мозги. Моя матушка.

— Да, Светлана Игоревна. Она хочет, чтобы ты доучился до конца. А потом, она подбивает меня узнать, где ты работаешь? Откуда у тебя такая куча денег? — Катя замолчала, почувствовав на себе его укоризненный взгляд.

Машина медленно катилась вдоль тротуара у Курского вокзала. Здесь существовал отдельный мир, похожий на город в миниатюре. Город сжатый, спрессованный донельзя. Прибывшие и отбывающие пассажиры, встречающие и провожающие граждане, торговки пирожками и чебуреками, носильщики в засаленных форменных фуражках с номерными жетонами на груди, милицейские и военные патрули, подозрительные личности в новеньких кожаных куртках нефабричного пошива, таксисты, выискивающие глазами в толпе пассажира побогаче, молодежь подворотен и подъездов, которую вечно тянет в толпу. Весь этот люд копошился перед дверями вокзала, толкался в залах ожидания, у билетных касс, у автоматов с газировкой, глазел на книги и журналы газетных киосков, что то жевал сидя на чемоданах, спешил, задевая неспешащих, стоял у объявлений и расписаний, создавая то тут, то там пробки, водовороты, вспышки раздражения и скандалы.

— Здесь куда? — обернулся к Алешину шофер.

Алешин указал водителю на автомобильную стоянку.

— Что бы ни произошло, из машины не выходи, — наклонился к девушке Денис. Та вздрогнула и часто заморгала ресницами:

— А что может случиться?

— Сегодня ничего. Это я так, на всякий случай…

Он кивнул водителю и вылез из машины.

Алешин уверенно пошел к киоску «Союзпечати», у которого оживленно разговаривали двое мужчин, ничем особенным не выделяющиеся из толпы. Один из них держал в руках черный дипломат. Это были люди из группы Арушуняна, которую Ягов отрезал от остальной организации, после провала в Кунцеве, опасаясь выхода МВД на каналы связи, систему явок и тайников. Все контакты с людьми Арушуняна были прекращены и операции заморожены. Эти меры приносили чистого убытка несколько сот тысяч рублей ежедневно, и Ягов торопил Алешина. От него требовалось, подобно пожарному, войти в горящий, задымленный дом арушуняновской структуры и найти причину возгорания. Тушить было не обязательно. Тушить предполагалось с помощью боевиков Могилова и Жменева. Главное сейчас — выяснить причину провала, чтобы потом спокойно продолжать работы по линии «Проволоки». Алешин знал, с чего начать. Три дня назад, в понедельник, он направился в Кунцево на Электромеханический проезд, 13, чтобы воочию увидеть место, с которого заварилось это дело, поглядеть на обгоревшие развалины кооперативного гаража, где происходила разборка угнанных автомобилей. Стоя посреди пустыря, продуваемого пронзительным осенним ветром, он смотрел на груды железобетонных конструкций, обломки плит и колонн различного сечения и длины. Вокруг пустыря однообразно громоздились стандартные шестнадцатиэтажки, приземистые двухэтажные промтоварные и продовольственные магазины, школы и прачечные. Микрорайон выглядел одновременно и как только что выстроенный, и как стоящий здесь с незапамятных времен, словно скопление ритуальных построек неизвестного вымершего народа. Что создавало такую дисгармонию, Денис не знал. Он мерз на ветру, запахиваясь в плащ и чувствуя себя крайне неуютно, с сожалением рассматривал новые остроносые туфли, обильно испачканные густой грязью. Портили настроение и грязно серые облака, размазанные по небу до самого горизонта. Несмотря на сильный ветер, они были будто заговорены и не проявляли никакого признака движения. Рядом с Денисом стоял бодрый старик с красным лицом пьяницы. Он старательно слюнявил полоску газеты, намериваясь соорудить из нее самокрутку. Причина его живости заключалась в бутылке «Столичной», которую сунул ему Алешин перед тем, как задать несколько вопросов.