— Высший не может сказать, это будет парадокс, понимаешь?

Мы были уже в космосе. Нет, до лунного кольца ещё далеко, наверное, на этой высоте летают спутники. Но вокруг развернулась чёрная бездна космоса, звёзды, а под ногами — бело-голубой шар.

Ладно, не шар, не настолько высоко мы взлетели. Полушарие.

И, кажется, мы остановились. Застыли в воздушном пузыре над планетой.

— Это роды! — воскликнул Андрей. — Твой Высший ворочается, стучится, у тебя схватки и потуги, ты пытаешься осознать, что именно ты понял. Головка у этого ребёнка слишком большая, тебе…

— Андрей, хватит гинекологии!

— Хорошо, хорошо! Но ты должен разобраться в себе, должен понять смысл своего Высшего! Тогда он заговорит, тогда ты сможешь с ним общаться, понимаешь?

— Но я не хочу убивать Высшего Миланы!

— Может, и не придётся? — без особой уверенности отозвался Андрей. — Но надо понять! Я только не знаю, чем могу помочь? Я всего лишь читаю стихи!

— Так читайте!

Наверное, это был самый странный поэтический вечер во всей человеческой истории.

— У меня всё из головы вылетело… — жалобно сказал Андрей. — Максим, тебе не кажется, что становится жарко?

Я кивнул. Да, становилось.

— У нас не очень много времени, Андрей. Прочтите хоть что-нибудь. Хоть Агнию Барто!

Вот представьте, вы немолодой человек, который обнаружил, что некоторые из его предков до сих пор живы, существуя в ином измерении как множественная личность со сверхсилами и неведомыми людям целями.

Ну и вас они в себя включили в качестве великой милости, а потом даже выпустили, когда вы взвыли от такого подарка, оставив то ли случайно, то ли намеренно память, голоса в голове и железное здоровье. Здоровьем вы пользуетесь вовсю, много лет пребывая в постоянном состоянии опьянения, а голоса заглушаете, шатаясь по Москве и читая наизусть стихи памятникам поэтов.

Вы немножко помните, каково на самом деле мироздание, и от этой памяти вам хочется напиться до полусмерти — вы знаете, что среди людей живут монстры и полубоги, а иногда и настоящие боги (всё-таки с маленькой буквы) способны возникнуть. Доктора участливо выслушивают вас, ставят диагноз, с которым вы не спорите, и выписывают таблетки, которые вы не пьёте. Вас устраивает такое существование.

Но вот один из таких настоящих богов, пусть даже новорождённый и странный, хватает вас и возносит над Землёй в космос. И требует почитать стихи.

Агнию Барто.

Пожалуй, тут и здоровый человек с ума сойдёт.

— Барто? — воскликнул Андрей. — Агнию Львовну? Про резиновую Зину или про зайку под дождём — устроит?

Взгляд у него стал каким-то совсем несчастным. Может, он не любит детских стихов?

— Да не знаю! — ответил я. — Пушкина! Маршака! Этого… Рабиндраната Тагора!

— Зачем? — переходя на взвизг, спросил Андрей. Задёргался, словно пытался в воздухе отбежать от меня. — Кстати, ты любишь Тхакура?

— Не люблю! Не знаю, откуда имя выскочило! Но каждый раз, когда вы мне читаете стихи, я словно что-то новое понимаю.

Андрей вскинул руку и замахал ей, призывая меня остановиться. Наморщил лоб. Пробормотал, будто вспоминая:

— О, всеединство разума, духа и бренной плоти! Тайна жизни, которая в вечном круговороте…[12]

Он уставился на меня. Чтение стихов явно приводило его в чувство. Потом медленно покачал головой:

— Нет, нет, дорогой мой друг! Тебе уже не помогут чужие стихи. Может быть, они были важны раньше, пока искал дорогу… но теперь ты должен осознать себя сам. Понимаешь?

С неожиданной силой он схватил меня за плечи, выронив при этом свой разноцветный галстук, и тот стремительно унёсся вниз.

— Ничего я больше не могу тебе сказать, ничего не могу дать, я сломаю твой смысл, понимаешь? — выкрикнул он. Его глаза сверкнули, и я вдруг растерянно осознал, что этот смешной нелепый человечек был взят Прежним в свою личность вовсе не по родственным связям — плевать Прежним на отцов и детей, и не смеху ради — плоховато у них с чувством юмора. Каким бы мирным литературоведом он ни был в прошлой жизни, но человеком очень неоднозначным. — Ты не должен был вообще ввязываться во всё это, но раз уж влез, то сам исправляй! Только ты сможешь!

Словно для убедительности он ещё несколько раз потряс меня. Так, что у меня что-то в шее хрустнуло, был бы обычным человеком — точно бы сломал позвонок. А потом, отпустив, растерянно посмотрел на свои ладони.

— Хорошо, — сказал я. — Хорошо, только вы меня больше не трясите так, ладно?

— Простите… простите, Максим… Супермакс…

— Мы опускаемся, — сказал я.

Тучи были уже где-то совсем близко, а горизонт выпрямился.

Что же это получается, Высшему хватило эмоциональных слов Андрея, чтобы перестать выпрашивать помощь?

Или он получил что-то, чего я сам ещё не понял?

— Не знаю, что на меня нашло… — извиняясь произнёс Андрей. — Максим, я прошу меня простить, накатило…

Я хотел было сказать, что на меня так накатывало, когда в меня вселялся Высший. Но не стал. Хватит с него волнений.

— Ничего страшного! — сказал я, когда мы нырнули в мокрый серый ком облаков. — Вы правы, мне надо думать самому, а не искать подсказок!

Кажется, Андрей успокоился.

— Галстук я уронил, — вздохнул он. — Сгорит в плотных слоях атмосферы… Как мне к Жене-то идти, без галстука?

— Он у вас на шее, — сказал я. — Очень хорошо завязан, кстати.

Андрей скосил вниз глаза, приподнял разноцветную ленту, хмыкнул.

— Да… а ещё пятно от портвейна исчезло… хотя и незаметно было, но очень любезно с вашей стороны… благодарю, Супермакс…

У меня были очень серьёзные сомнения в том, что мой Высший хоть как-то был к этому причастен. Но спорить я не стал.

Мы вынырнули из облака и плавно опустились на то же самое место, откуда нас выдернули к звёздам. Так плавно, что я не сразу осознал, что под ногами уже твёрдая земля.

— Как хорошо, как хорошо-то! — воскликнул Андрей. Рухнул на колени и стал целовать землю. Не картинно, а искренне, словно космонавт, вернувшийся после года на орбите, или моряк, выброшенный штормом на берег. Я всё-таки отвёл взгляд — и обнаружил стоящую метрах в десяти пожилую женщину, оторопело глядящую на нас.

Ну точно — наблюдала спуск из поднебесья.

Уж не знаю, что меня дёрнуло, но я развёл руками и негромко сказал:

— На минуточку, проведать…