– А куда подевался Тюрвинг? Одд забрал его себе?

– Нет, – мотнул головой Барг, – Одд сложил курган над телами берсерков и их оружием. Там же остался и Тюрвинг.

Может, Барг рассказал бы им, что приключилось с волшебным мечом дальше, но тут подал свой голос Ормар:

– А как умер Торвальд?

Барг посмотрел на него так, что Ормар невольно втянул голову в плечи.

– Он умер, и это все, что я могу сказать. А теперь я хочу спать.

* * *

Ансгар лежал на спине, закинув руки за голову, и думал. Кругом все уже давно спали, издавая разной громкости храп, только к нему сон не шел. Мысли мешались, тесня одна другую, и ни на одной он не мог подолгу остановиться. Он пожал руку Бильду, но в душе затаилась обида, забыть которую не давала боль в затылке. Может, тот в чем-то и прав, но разве так говорят друг с другом братья по оружию? И голову его Бильд тоже мог бы поберечь. Однако, что бы ни случилось минувшим утром, никто – ни Бильд, ни Бальдр и никто другой – не отнимет у него его подвига и его славы. Он спас конунга, и теперь это его богатство – не щит, не шлем или пояс, которыми одарил его Рёрик, и даже не перстень, – а именно его слава спасителя. С этим достоянием уже можно смело идти к Годину, ведь за такого доброго воина не стыдно и дочь отдать! Злата! Скорей бы увидеть ее вновь… Впрочем, Годин скорее был бы рад, если б Рёрик погиб. И после всего услышанного в усадьбе Година именно на старика и подумал бы Ансгар как на виновника преступления, если бы сам не опознал в убийцах людей Эринга. Интересно, зачем Вепрю понадобилось убивать своего конунга? Ансгар понимал, что многого не знает и что Годин лишь немного приоткрыл ему ту завесу, которая отделяет жизнь простого воина от жизни больших мужей. Ему вроде бы и хотелось разузнать побольше, но в то же время Ансгар чувствовал, что этот мир ему чужд и не стоит лезть в него. Он бы хотел, чтобы мир был проще – без всякой хитрости и коварства. Чтобы, как в саге, поведанной Баргом, все говорили друг другу открыто то, что думают. И пусть приходилось бы из-за этого драться до смерти – лучше так, чем держать нож за пазухой или подсылать вместо себя наймитов. Конечно, в сагах все тоже не так просто. Кто знает теперь, как звали тех воинов, которые приплыли на Самсей с Оддом и Хьяльмаром и которых убили берсерки. Но зато о Хьяльмаре помнят, ведь он поверг воина, державшего в руке Тюрвинг, хотя и поплатился за это жизнью. И Ангантюра помнят, потому что он был тем самым воином. Вот так, кто-то навеки уходит из мира людей, не оставив по себе даже имени, а о ком-то сочиняют саги – лишь потому, что ему в наследство достался волшебный меч.

Ансгару тоже достался в наследство меч – Домарбранд. Барг говорит, что и на нем может лежать какое-то заклятие, но пока Ансгар ничего такого не замечал. Хороший меч, удобный, красивый, дорогой, а главное – память об отце. Но вряд ли он волшебный. Может, оно и к лучшему, ведь сказано же, что колдовство до добра не доведет, да и вообще Ансгар охотно слушал волшебные истории, но сам бы не хотел иметь дело с подобного рода вещами, потому что они были выше его понимания. Впрочем, в мечтах можно было позволить себе то, от чего в жизни Ансгар наверняка отказался бы. И он принялся мечтать.

Он представил себя с Тюрвингом в руке. О да! Какой славный меч! Легкий, почти невесомый, но одновременно смертоносный. Стоит лишь царапнуть его острием, и человек неминуемо умрет. Как он выглядит? Наверно, рукоять его сделана из золота и украшена дорогими камнями, которые переливаются на свету, словно Биврест, а клинок покрыт серебром и золотом и светится, словно луч солнца! С этим самым мечом Ансгар и вышел бы против злокозненного Бреки. Уж тогда бы убийца Ансвара не ушел от расплаты! Но меч не так-то просто достать, ведь он покоится на острове Самсей, под курганом мертвых берсерков, и, чтобы его добыть, нужно позволение старшего из них – Ангантюра.

Ансгар стоял перед курганом, смотрел на него и понимал, что погребен там вовсе не Ангантюр, а его собственный отец. Ему стало страшно, сердце сжалось и не хотело биться от одной только мысли, что придется обратиться к мертвецу. Ансгар хотел бы просто уйти, но ему нужен меч. Собравшись с духом, он промолвил:

– Отдай из кургана острый свой меч, что для Сигрлами дверги сковали.

Молчание было ему ответом. Тогда он разозлился и выкрикнул:

– Не должно драугам меч добрый носить!

Снова тишина. Но что это? Курган дрогнул, и откуда-то изнутри донесся глухой, до боли знакомый голос:

– Сын мой, Ансгар, зачем ты зовешь меня? Поступаешь во зло себе! Ты стал безумным, коль мертвых будишь! Двое имели Тюрвинг средь живших, но Один владельцем в итоге стал.

– Неправда! – не поверил голосу Ансгар. – Не желаешь ты просто наследство оставить своему чаду.

Едва произнес он эти слова, как гул в кургане перерос в грохот, и в тот же миг он словно раскрылся, явив Ансгару пылающий огонь.

– Решетка Хелль спущена, – снова раздался голос, – курганы открыты, весь острова край до моря в огне.

– Тебе не разжечь таких костров, чтоб я испугался. Не дрогнет душа моя, хоть вижу я драуга, у входа стоящего.

– Скажу тебе, Ансгар, – гудел голос, – послушай, сын мой, о том, что случится. Ведь это Тюрвинг, он род наш полностью сгубит.

Но Ансгара было уже не остановить, теперь он не мог отступить:

– Считал себя смертным и прежде я. Дай мне доспехов губителя, угрозу щитам!

– Он весь укутан огнем. Не знаю среди живых я того, кто посмел бы меч сей в руке нести!

– Я не боюсь огня горящего, пламя стихает, лишь только я гляну. – Слова словно сами срывались с губ Ансгара, и ему оставалось только с удивлением их выслушивать. Голос меж тем отвечал ему:

– Глуп ты, раз с глазами открытыми в пламя бросаешься. Но лучше отдам тебе клинок из кургана, не могу отказать.

И тогда Ансгар действительно увидел пылающий меч, и рука его сама потянулась к рукояти. Он плотно сжал ее в ладони, и жар побежал от кончиков пальцев к самому плечу. Рука его полыхала, но Ансгар не отпускал меч. Вместо этого он выхватил клинок из кургана, как из ножен, и воздел его к черному небу. Пламя уже разлилось по всему его телу, но ему было все равно, потому что он сам стал огнем.

* * *

Ансгар проснулся затемно, когда все еще спали. В хирдхейме стояла такая тишина, словно все умерли, и в голове Ансгара стал нарастать звон. Какой все-таки странный сон, думал он. Ему и раньше снились необычные сны, но чтобы еще при этом говорить стихами? Судьба не побаловала Ансгара медом поэзии, и самое большее, на что он осмеливался, – это простейшие кеннинги из пары слов. А тут! Интересно, значит ли это хоть что-нибудь или ровным счетом ничего? Надо бы спросить у Барга, он всегда все знает.

Из закутка раздался храп Бальдра. Рядом перевернулся с боку на бок старший брат и тоже захрапел. Словно сговорившись с ними, еще несколько викингов принялись сопеть, хрипеть и булькать. Тогда Ансгар снова лег и заснул.