– Нет, – покачала головой КлавдияТихоновна. – И Капитолина Васильевна, это мать Льва Кузьмича, и егосестра, как бы это сказать… были не особенно приветливы. Я даже в доме у них небыла ни разу. Жили они замкнуто, мало с кем общались вне работы, да и на работелишнего слова не скажут. Думаю, оттого и пошли все эти пересуды. Одно время ЛевКузьмич часто ко мне заглядывал, интересовался своей родословной и вообщеисторией здешних мест, потом он тяжело заболел, из дома почти не выходил. Японачалу собиралась навестить его, но Дарья Кузьминична сказала, что он никогоне хочет видеть. Потом я переехала в Колыпино, и вскоре Лев Кузьмич умер.

– Они ведь дружили с художником Лаврушиным и его сыном?

Клавдия Тихоновна кивнула:

– Лаврушина очень заинтересовал дом. Он вам картинупоказывал? Так вот, они действительно были в приятельских отношениях со ЛьвомКузьмичом. И Валера часто к ним заглядывал. Он мне, кстати, и рассказал прокниги. А уж я проявила любопытство и выяснила, откуда они у Антоновых. Есличестно, до того времени я и не знала, что Рождественский – их ближайшийродственник. Но сама я библиотеку не видела, Лев Кузьмич к себе никогда неприглашал, и это показалось мне обидным. Старики, знаете, со своими причудами.

– Вы так же хорошо знаете родословную всех жителейВерхней Сурьи? – пленительно улыбнулась Женька.

– Не всех, конечно, – улыбнулась в ответ КлавдияТихоновна. – Хотя родословные теперь мой конек. Кстати, все жители Сурьи втой или иной степени родственники, что неудивительно. Раньше пришлых людей былоне так много. Сейчас в деревне по большей части остались старики, молодежьразъехалась, так что вполне возможно, что через несколько лет встретятся вобластном центре четвероюродные брат с сестрой, даже не догадываясь о том, чтоони родственники.

– А Ирина Гордеева нам случайно не родня? – задалаочередной вопрос Женька.

– Нет. Отец ее из наших мест, ее прадед Фома Гордеев вСурье лавку держал. Дом из красного кирпича, в котором сейчас правление, раньшеим принадлежал. А бабка ее из соседней деревни, из семьи зажиточных крестьян, уних мельницы были на реке, в трех километрах от Сурьи. В годы коллективизацииих, конечно, раскулачили. Родни в Сурье у вас нет, – заключила КлавдияТихоновна. – Ведь ваша прабабка и ее муж из Колыпина. Из прямых потомковДобролюбова никого не осталось. Только у одной из его дочерей были дети: Лева иДарья, оба бездетные. У самого Добролюбова был старший брат и сестра, вашапрабабушка. История старшего брата вам известна?

– Нет, – отчаянно покачала головой Женька.

– Он сам и двое его сыновей погибли в Гражданскуювойну. Дочь вышла замуж за преподавателя реального училища, детей у нее небыло, а вот у мужа был сын от первого брака. В пятидесятых годах он сталдиректором нашего завода. В Колыпине остались две его внучки, обе уже замужем.Одна работает в Доме культуры бухгалтером, а другая в адвокатской конторе.

Мы переглянулись, и Женька нетерпеливо спросила:

– Фамилию ее вы знаете?

– Как же не знать, если она вместе с моей внучкойучилась. Кондратьева, а по мужу Задорнова.

Женька издала тихий стон и погрузилась в размышления.

– Вы пейте чай, пейте, – вновь начала потчеватьнас Клавдия Тихоновна.

– Спасибо, – кивнула я и добавила со вздохом: –Извините, что отнимаем у вас время.

– Да что вы, я очень рада, что вы заглянули. Сериалы яне смотрю, а читаю сейчас мало, зрение совсем плохое, глаза быстро устают. Дочьсо своим семейством в Турцию отдыхать уехала, так что одна я, пироги пеку дасмотрю в окно. Хорошо, соседки заходят, с ними вечера коротаю. А вот сегодня выпришли…

Воодушевленная гостеприимством хозяйки, я задала ещенесколько вопросов, касающихся Женькиной родословной. Саму подругу и вопросы, иответы оставили равнодушной. Примерно через час мы простились с КлавдиейТихоновной и отправились в Сурью.

Стоило Женьке оказаться в машине, как она зашептала:

– Неужто это Арина? Или ее сестра?

– Ты о чем? – не поняла я.

– Как же, ты же слышала, что Клавдия Тихоновна сказала?Арина – моя родственница, то есть не родственница, конечно, но о сокровищахточно знала, раз в приемных матерях у ее деда ходила племянница Добролюбова. Покрайней мере, пока она была жива, связь с Верхней Сурьей наверняка поддерживалаи о сокровищах кому надо успела шепнуть. Оттого девица и решила прибрать крукам мой дом.

– При чем здесь Арина, скажи на милость? –возмутилась я, Женькины умозаключения не укладывались в голове. –Во-первых, о сокровищах шептать не надо, о них вся округа знает, во-вторых, яуверена, Арина даже не подозревает, что имеет к твоей родне какое-то отношение,не то непременно рассказала бы об этом с ее-то болтливостью…

– Не рассказала, потому что не хотела, чтобы мы знали.Нет, без нее тут не обошлось. Почему Патрикеева обратилась к Задорнову? Апочему адвокат не сообщил мне сразу о кончине тетушки?

– Он же был в отъезде.

– Ох, Анфиса, неспроста все это. Задорнов, как адвокат,вполне мог наведаться в дом и целый месяц искать там сокровища в своеудовольствие.

– Будь так, соседка бы нам непременно рассказала о еговизитах.

– А если они в сговоре?

Я посмотрела на Женьку и в досаде чертыхнулась:

– Задорнов или Арина бродить по дому на этой неделеникак не могли, потому что знали о нашем приезде, – попыталась я вразумитьее.

– Ты же сама говорила: нас пугают, чтобы мы домпокинули.

– Допустим. Но в деревне нет секретов, и Задорнованепременно кто-нибудь бы увидел.

– Он мог спрятать машину в лесу. А Ирина его увидела и,конечно, узнала. В Колыпине все друг друга знают, а он все-таки адвокат.

– И он ее убил?

– Почему бы и нет? Раз она свидетель.

– Тогда выходит, что это он труп из дома стянул. Скажина милость, с какой стати? И как адвокат решится на убийство?

– Вот только этого не надо, – отмахнуласьЖенька. – Адвокаты тоже люди.

Я попыталась представить Задорнова в роли убийцы, а Аринуего сообщницей, и отмахнулась:

– Прекрати. Они хорошие ребята. Рома, что тымолчишь? – полезла я к мужу, подозревая, что Женьку мне не переспорить.