— Помнишь, мы на майские на речку ездили? — допытывалась Васька.

— Ну, помню, — Гера еще раз взял листок и вгляделся в черно-белое изображение. — И что?

— Помнишь, такой Виктор, Витек или как там его был? Ну, который напился как зонтик и ко мне все приставал? Насчет того, что может устроить мне хорошую работу? Помнишь? У него еще нос такой кривоватый. Видишь? — Васька снова забрала листок и вертела его перед глазами мужа. — Смотри, Гер, если так повернуть — то он.

— Да вроде он…

Саша Бухин дернул злополучную змейку, и она наконец с визгом подалась. Он достал из папки ручку и сказал, явно кого-то копируя:

— А сейчас очень вас прошу с этого места все подробненько.

— У меня сейчас люди в кабинете! Я сама перезвоню тебе через пять минут. Все. Целую.

Анна Сергеевна раздраженно сунула мобильник в карман. Черт знает что! Сейчас с ней разговаривали, как с нашкодившей кошкой. Только что не тыкали носом. Она быстро, скомкано отпустила пациентку, закрыла кабинет и спустилась вниз, во дворик. Дождь все еще накрапывал, и во дворе стояли огромные непросыхающие лужи. Она остановилась у черного хода и набрала номер. Трубку взяли сразу.

— Доктор Емец!

— Игорь, это я.

Он уже остыл и понял, что так разговаривать с давней подругой, с которой были и совместные статьи, и годы плодотворной работы, не стоит. Да и Аня Лернер была, без преувеличения, прекрасным врачом. Поэтому он проговорил уже без злости, усталым после тяжелой утренней операции голосом:

— Аня, что у вас там за бардак?

— Какой бардак, Игорь? О чем ты говоришь? Я вообще не понимаю, что произошло…

— Извини, — перебил он ее, — больную Нину Анатольевну Кузнецову ты ко мне посылала? Три недели назад? Помнишь такую? Ну, беленькая такая. Спортсменка

— Помню. Я посылала. — Анна Сергеевна говорила отрывисто, она еще не отошла от обиды.

— А анализы? Анализы ваша лаборатория делала? Кто ей диагноз ставил?

— Я ставила. Анализы ей у нас делали, конечно. Что ты кричишь? Скажи наконец, что случилось?

— Анна, я не хочу с тобой ссориться, но результаты нашей с тобой совместной деятельности, как говорится, хреновые.

— Да что случилось?! — Теряя терпение, она повысила голос, уже не заботясь о том, чтобы не быть подслушанной. Впрочем, окна во всех кабинетах, по случаю внезапного похолодания, были закрыты.

— Ты мне скажи, это точно ваша лаборатория делала?

— Точно. Что ты из меня душу тянешь? Что случилось?

— Анечка, у Кузнецовой нет никакой злокачественной опухоли. Нет и не было. А мы ей все убрали. И начали вводить препараты. Я сегодня взял гистологию — мама родная! Не подтвердился твой диагноз, Анечка. А мы ее искалечили! С ее фибромиомой она могла бы жить спокойно, детей рожать…

— А анализы? Анализы! Я что, сама их делала? Я что, лаборатории не должна доверять? Ты анализы ее видел?

— Да видел, видел! Потому и взял так срочно. Но мы тоже сделали все анализы — можно сказать, на автомате. Они сейчас у меня на столе. И знаешь, они у нее совершенно нормальные. Блестящие, можно сказать, анализы. Я только хочу знать, куда вы все смотрели? Что у вас за бардак? Кто их делал? И как теперь эти анализы с теми? Рядом в истории? Как ты думаешь, хорошо будут смотреться?

— А ты куда смотрел?! — с внезапно нахлынувшей злобой Анна Сергеевна перебила Емца. — Куда ты смотрел, Игорь? Ты что, перед операцией их не видел? Что ты меня обвиняешь? Да я никогда бы…

— Извини, Аня. — Тяжелый вздох, пауза. — Извини… Да, конечно. Ты бы никогда. Я сам во всем виноват. Только вот результаты были готовы уже после операции. Я, знаешь ли, привык доверять вашей лаборатории'. Сколько лет мы уже вместе…

— Да, сколько лет вместе! — Анна Сергеевна криво усмехнулась. — Игорь, возьми себя в руки. Повторную гистологию пускай сделают. Может, путаница какая-то.

— Уже сделали. И вот еще — я тут подумал, может, у тебя две Кузнецовых? Ты проверь. Фамилия-то ведь распространенная.

— И проверять не надо. Кузнецова у меня одна. Я всех своих больных, Игорь, хорошо помню. Амнезией пока не страдаю. В лаборатории только могли напутать. Но как? Пойми, я ведь не могу пойти сейчас в картотеку и искать у всех врачей всех Кузнецовых.

— Почему? Аня, а если еще одна такая Нина Кузнецова всплывет? У которой по анализам вроде бы все в порядке? А на самом деле? Что будет? Ты подумала? А если эта Кузнецова на нас в суд подаст? Я ведь ей сказать должен! Как я ей буду объяснять? А если и та Кузнецова…

— Игорь, что ты от меня хочешь? — устало перебила его Анна Сергеевна. — Я тебе скажу, она от счастья плакать будет, когда узнает, что у нее все в порядке. И объяснять ничего не понадобится. Знаешь, у таких больных безгранична вера в чудо… Внезапный стресс… В любой околонаучной газете, которые у вас в больнице на любой тумбочке пачками валяются, найдется куча объяснений. И вообще, Игорь, мне нужно на прием идти и трубка вот-вот сядет. Ты позвони мне домой вечером, я все-таки посмотрю в регистратуре. Все, пока. — Лерман нажала на отбой. Но в кабинет она сразу не вернулась, а задумчиво стояла на крыльце, машинально вертя в руках телефонную трубку и не замечая того, что давно уже продрогли ноги в тонких изящных туфельках и холодный ветер то и дело вздымает полы халата. Кузнецова… Самая распространенная фамилия в мире. Кузнецова, Ковалева, Коваленко… Наверняка и в других странах тоже — Смит, Шмидт… Да, некрасивая история. Если эта Кузнецова и впрямь обратится в суд? Да еще заявит, что с нее взяли деньги за операцию? «Не заявит, — вдруг цинично подумала она, — не заявит. Она еще нам спасибо скажет».

— Ну давай, давай, докладывай. — Подполковник откинулся в кресле так, что то жалобно визгнуло, и пошевелил бровями. Катя Скрипковская, пряча улыбку, сделала вид, что ищет что-то в своих записях. Она вспомнила, как Бухин рассказал ей, почему Бармалея так прозвали. Сначала она думала, что это по отчеству: Варфоломеич — Бармалеич — Бармалей. Логическая цепочка получалась где-то даже красивая. И только позавчера от Сашки она узнала, как подполковник Степан Варфоломеич Шатлыгин, тогда еще майор, получил это приклеившееся навсегда прозвище. Над этой историей в свое время потешалось все Управление. Дело было под Новый год. В ведомственный детский сад на утренник, как всегда, требовались Дед Мороз и Снегурочка. Обычно их играли свои — благо талантами Управление Бог не обидел. Снегурочку нашли сразу — молоденькую стажерку с длинной светло-русой косой; а вот Деда Мороза жена Степана Варфоломеича, которая работала в том же детском саду музруком, предложила сыграть ему.

— Степа, мы с тобой дома не спеша все выучим, костюм на тебя подгоним, и будет прекрасный Дед Мороз! — уговаривала она мужа.

— Да некогда мне, Верусь, — отнекивался он. — Конец года, отчеты нужно писать, работы валом! И вообще, что — кроме меня, некому?

Уже тогда майор Шатлыгин, переболев какой-то мудреной болезнью, был совершенно лыс, и круглая голова его блестела, как бильярдный шар. Но на лице, как и сейчас, кустились большие черные брови, чудом уцелевшие после нападения на майорский организм зловредного микроба. Ими в минуты волнения майор шевелил, как некоторые шевелят усами. Впрочем, жена любила его и с волосами, и лысого, и с бровями тоже.