А вот с арбалетом пришлось повозиться. Только когда собаки попривыкли, а солнце тогда уже встало высоко, только тогда они взяли след зверя. Видно, запах выветрился, потерял от росы силу, и собаки перестали его бояться. Сначала затявкали слегка, а позже и с азартом. Стали брать след и нашли черные пятна крови на листьях боярышника, которые уже облюбовали мухи. Так по каплям собаки дошли до места, где и дрался с волками Максимилиан. Там был и арбалет, целехонек.

Все обрадовались, думали, что теперь и домой можно будет ехать, но кавалер сказал:

— Нет, нужно искать его, — он оглядел солдат и офицеров и продолжил, — то не шутки, господа, то уже около дома моего было. Что ж, теперь не проехать от города до моего дома? Так и будет он на дороге разбойничать.

— Думаю, что издох он, — сказал Рене. — Болт в груди да бок порубленный, никакой волк бы не выжил. Вон, крови сколько тут.

Да, крови было немало, все кусты черны от нее, но это Волкова не успокаивало, уже согласен он был с Максимилианом, что не простой это зверь:

— Хорошо бы, если так, но я хочу убедиться.

— Так давайте, — согласился Бертье, — собачки след, я думаю, возьмут, уже не боятся его.

И вправду, днем собаки уже не лезли от страха под копыта коней, не жались к людям, они уже весело лаяли и носились по кустам. Как им сказал Бертье, так они сразу азартно взяли след.

Все поехали за ними, хоть продираться меж кустов было и непросто — и кони страдали, и люди, и одежда. Они продолжали путь на запад, по следу зверя. И чем больше ехали, тем меньше находили пятен крови, а вскоре они и вовсе исчезли, только нюхом собаки определяли направление.

— Боюсь, что я был неправ, — говорил Рене, — видно, не подох он, силы в нем есть, гляньте, сколько с ранами пробежал.

И после этого они еще долго ехали на запад, и чем дальше ехали, тем труднее становилась дорога, так как оврагов было на пути все больше. И земля это была уже давно не его. Но Волков не хотел останавливаться, он думал, что собаки все-таки приведут его к зверю. Но ошибся. Вся свора, сбежав в один овраг, вдруг из него не вышла, собаки бегали внизу. Были растеряны.

— Потеряли след, — сказал Бертье, слезая с коня. — Ничего, сейчас подумаем, куда он деться мог.

Он и один солдат спустились к собакам в овраг, стали осматриваться. Все их ждали, и тут солдат наклонился и поднял над головой что-то, сказал:

— Ты глянь, он его вытащил!

— Кавалер не мог глазам своим поверить, но это был арбалетный болт.

— Да как же он сподобился? — вопрошал Брюнхвальд.

Бертье взял у солдата болт и осмотрел его:

— Странно, господа, вы не поверите, но зубов на нем нет. Кровь до середины болта, думаю, глубоко вошел, наконечник погнут, видно, через кости шел. Наконечник не закреплен, как он внутри не остался, когда он болт из себя вытаскивал? Не пойму.

— Неужто протолкнуть через себя додумался? — не поверил Рене.

— Рене, то ж волк, а не хирург, — усмехался Бертье. — Да и как бы он его из спины лапами доставал.

— Господа, — произнес Максимилиан с жаром, — то не простой волк.

Волков глянул на него хмуро, и юноша замолчал. Понял, что не нужно того, что бы среди солдат пошли разговоры. И кавалер тогда сказал:

— Хорошо, Бертье, вылезайте оттуда, нужно дальше ехать, нужно его отыскать.

Но отыскать его не получилось, как ни пытались они, как ни крутились в округе, собаки так след и не взяли больше.

— Как обрубило, — удивленно говорил Бертье с долей вины в голосе.

Как будто это он, а не собаки, не мог взять следа.

Как это ни злило кавалера, но к полудню пришлось к себе, в свою землю повернуть, так и не найдя зверя.

— Значит волк говоришь? — задумчиво спрашивал он у Максимилиана, когда они ехали домой.

— Пес огромный, я масть в темноте не разглядел, видел, что лапы у него огромны и грудь широка… И башка тоже велика. Зубы велики, на железе так звонко клацнули, думаю, не будь наруча, так и через кольчугу все кости перегрыз бы.

Волков неожиданно протянул руку и взворошил юноше волосы. И сказал:

— Вы молодец, Максимилиан.

Ласки такой юноша даже от отца не видал, и едва не прослезился он от ласки такой и гордости:

— Рад служить вам, кавалер, — срывающимся голосом сказал он. — Для меня то честь.

— Подберите себе доспех из того, что есть у меня, как поедем в город, найдете мастера, погоните все по себе, кольчуга, наручи и все остальное должны быть в размер, негоже моему знаменосцу не свое носить.

Максимилиан не смог ничего ответить из-за кома в горле, только кивал согласно.

Кавалер опять взъерошил ему волосы и тут же опять стал думать о том, что зверя придется ему изловить, иначе покоя в его пределах не будет. Только как это сделать, он не знал. А пока решил запретить всем ездить по дороге в Мален после захода солнца. И о том он тут же офицерам сказал, чтобы до людей своих довели.

Глава 37

Через два дня явился Сыч. Был он грязен и, кажется, доволен собой. Волков пригласил его за стол, несмотря на грязное платье — дело прежде всего. А Брунхильда на правах хозяйки дома выказала ему неудовольствие:

— Куда ты, чумазый?! Еще за стол в таком виде лезешь! Помылся бы хоть прежде… Одежу постирал бы, что ли.

— И помоюсь, и постираю, сначала о деле доложу и мыться пойду, — обещал ей Сыч.

Но говорил он с ней странно, не так как раньше. Не знал он точно, как с красавицей ему теперь говорить, как в былые времена, или как с госпожой, на «вы» и вежливо.

— Ну, говори, — сказал Волков.

— Сначала про плоты, — заговорил Фриц Ламме, — на том берегу озеро есть. В него они поначалу весь лес сплавляют, а уж там плоты вяжут. И из этого самого озера уже плоты по речонке выгоняют в большую реку. Вяжут по двадцать хлыстов в плот, и потом связывают по четыре таких плота.

Волков не перебивал, хоть и думал, что это все лишнее.

— Гоняют плоты два-три в неделю, но когда купец есть, так и по плоту в день бывает, — продолжал Сыч. — Плавают они по вашей стороне реки оттого, что их сторона реки, между островом и берегом,