«Когда мы попадали под перекрестный огонь артиллерии, теряли около пятидесяти человек в сутки… Сейчас здесь очень неприятно – постоянный дождь. Дороги за Сент-Омером в ужасном состоянии. Булыжная мостовая выбивается… а по обе стороны от нее грязевые ванны. Если тяжелая машина туда съезжает, ее ничем не вытащить, и она остается там навсегда».

Не всегда ей удавалось удерживаться от мыслей о Дике, а теперь появился еще один повод для беспокойства: в новом году Мориса должны были послать на фронт. Она с ужасом думала, что может когда-нибудь обнаружить его имя в списке на своем столе. Как всегда, душу она открывала только Чиролу, скрывая от родных мрачные мысли:

«Я могу работать весь день с утра до вечера – работа создает мостик через бездну подавленности, по которому я иду давно-давно. Но иногда даже он подходит к точке слома… Мне не надо бы этого писать, простите меня. Бывают дни, когда все становится уже невыносимо, и сегодня как раз такой, вот я и плачу вам в жилетку… Дорогой мой Домнул, самый дорогой и лучший из друзей».

В начале войны офицеры, будучи профессиональными военными, были старше большинства солдат, и у них чаще бывали жены, пишущие в Красный Крест в случае их исчезновения, чтобы начать поиск. Поскольку военное министерство присваивало офицерские звания и регистрировало повышения, оно имело на руках списки офицеров, в то время как фамилии нижних чинов были известны только у них в полках. Как говорилось в докладе объединенного военного комитета, «из-за малой численности имеющегося в его распоряжении персонала совершенно невозможно вести точный учет всех, и эта работа сперва была ограничена только офицерами». Хотя в этом подходе была некая прискорбная сторона, тем не менее число солдат действительно оказалось астрономическим. Офицеры-рекрутеры были завалены потоком заявлений от двух с половиной миллионов человек, ставших добровольцами в ответ на призыв Китченера «Ты нужен своей стране».

Вскоре после того, как открылся отдел запросов, работающий по унтер-офицерам и рядовым, армия прекратила снабжать Красный Крест списками из госпиталей, потому что госпитали были переполнены и сбивались с ног от перегрузки. Без этого спасательного круга и без поисковиков в небольшом штате новый офис просуществовал всего несколько недель. И новые запросы от родственников шли вместо него к Гертруде, у которой работа и без того удвоилась из-за корреспонденции, направляемой теперь из Парижа. Она со своими сотрудниками с готовностью приняла новое бремя запросов об унтер-офицерах и рядовых: «Это довольно сложное дело удалось наладить, и в результате мы стали заниматься не только офицерами, но и рядовыми, чему я очень рада», – и принесла вести, хорошие или плохие, хотя бы в некоторые британские семьи.

Гертруда попросила Флоренс переправить ей последние распоряжения по выплатам для армейцев и моряков. В семье Белл всегда прекрасно понимали, насколько для семей рабочих вроде тех, что работают на заводах у отца, важна денежная сторона и что значит для них потеря кормильца. И Гертруда хотела, чтобы, когда чья-то семья получит известие об инвалидности или смерти мужа и отца, родные знали, что им полагается и куда с этим обратиться.

Приближалось Рождество. Хью спросил Гертруду, не хочет ли она автомобиль для помощи в работе, но она отказалась, ответив, что в случае необходимости всегда может одолжить машину. Тогда он послал ей пятьдесят фунтов и выразил надежду, что на праздники дочь вернется домой. В ответном письме она поблагодарила, но объяснила, что хочет остаться в Булони из опасения, что без нее система развалится. Ее большое преимущество перед Флорой и Дианой, объяснила Гертруда, в том, что она может постоянно здесь находиться, и пока она изо всех сил занимается работой, ей некогда думать о своих тревогах.

Она рассказала Хью, как потратит его пятьдесят фунтов. Радуясь, что нашел в Гертруде отличного помощника, Сесил сообщил ей, как ценит проведенную ею реорганизацию работы. Она была очевидным кандидатом на должность начальника отдела, и ей предложили занять комнату под свой личный кабинет. Она выбрала одну из пустых комнат в здании, довольно мрачную, велела в ней прибрать и переклеить обои, постелила половики и повесила новые ситцевые занавески. Комната получилась милая, насколько это было возможно, спасибо Хью. «Хоть там было грязно и мрачно, но я как-то сделала довольно веселый кабинет, расставив в вазах цветы, которые покупаю на рынке. Удивляюсь, что во время войны в Булонь все-таки привозят цветы, и благословляю того, кто это делает», – написала она Чиролу. И у нее еще осталось достаточно денег, чтобы потратить на книги, папки и гроссбухи. Приятно было, сообщала она отцу, знать, что Красному Кресту они обошлись даром.

Рождество у нее прошло почти незамеченным. 27 декабря Гертруда написала домой об одном любопытном явлении, которое стало предметом городского интереса:

«Я слышала, что на Рождество воцарился почти мир Божий. Едва ли хоть один выстрел был слышен. Люди выходили из окопов и общались, в одном месте даже в футбол сыграли с противником… Странно, не правда ли… Иногда мы отвоевываем потерянную территорию и находим наших раненых перевязанными и в укрытии, а иногда они заколоты штыками – зависит от полка или от характера момента – как знать? Но день за днем мысли становятся все мрачнее».

Сесил наконец сумел добиться от военного министерства разрешения установить связь с фронтом. Майора Фабиана Вейра и его группу назначили новыми получателями списков запросов от Красного Креста: была надежда, что они смогут добыть информацию, отделу раненых и пропавших без вести недоступную. Один из членов группы, некто мистер Казалет, прибыл в Булонь накануне Нового года и привез с собой пачку списков и смятых писем, вынутых из карманов мертвецов. На некоторых были пятна крови.

Свежая информация, прибывающая с фронта, оказалась очень ценной, с оговоркой, что все проверки должны быть выполнены в течение суток, после чего Казалет вернется на фронт. Там он отдаст эти письма для возврата родным вместе с прочим личным имуществом. В офисе накануне Нового года находились только Гертруда и Диана. Они тут же сели разбирать и проверять письма, занося результаты в гроссбух. Работали они весь день, после ужина снова вернулись в офис и продолжали работу до двух часов ночи. «Ночью мы на несколько минут прервались, пожелали друг другу, чтобы новый год оказался лучше прошедшего, и съели по паре шоколадок».

Гертруда вернулась в офис в 8.15 утра, и работа была закончена к 12.30, еще час оставался в запасе. На майора Вейра это произвело впечатление, и через некоторое время он снова навестил офис. Он долго разговаривал с Гертрудой и обещал ей, что в будущем станет присылать ей все подробности, которые только сможет выяснить. Потом, в январе, Сесил впервые прислал ей ежемесячный список пропавших без вести, чтобы она его прокомментировала. «Там было полно ошибок, и лишние, и пропущенные», – сообщала она Чиролу. Поскольку отдел знал о пропавших без вести намного больше военного министерства, она написала в ответ: почему бы просто не поручить эту работу ей?

Но при всей своей неограниченной работоспособности она почти выдохлась. Теперь Морис был на фронте и Дик склонялся к тому, чтобы вернуться на войну, поэтому на Гертруду навалилась депрессия. Мерзкая погода стала метафорой постоянно кровоточащей жизни и бесполезного хода войны. Что необычно, Гертруда призналась Чиролу в душевной подавленности: «Ощущение усталости… слишком я близко к этой жуткой борьбе в грязи. Инфернальная страна, она вся под водой… грязь не дает двинуться с места».