– Я научилась! – неожиданно влезла в разговор обсуждаемая. Я каким-то чудом успел убрать ногу от ударившегося о землю инструментального короба и злобным взглядом смерил Дмитрия. Он что, специально? Или в Лазурный Дворец берут исключительно по наличию врождённой криворукости?

– Ещё и полная или выборочная блокировка связи противнику. А незащищённые или имеющие известный алгоритм шифрования каналы можно будет даже прослушать.

– Где же ты раньше такая полезная была? – то ли пошутила, то ли всерьёз посетовала магесса.

* * *

Снять всё навесное оборудование с лёгкого внедорожника оказалось делом чуть ли не пяти минут: я только успел слить, контролируя объём через планшет по датчикам Агаты, полканистры топлива, а от багги уже остался один «скелет» с двигателем, колёсами и пассажирскими сиденьями. Конструкторы и пром-дизайнеры не зря съели свой хлеб – эргономика армейского вездехода была доведена до своеобразного совершенства. Сверхлёгкое средство доставки можно было легко подогнать к выполнению планируемой задачи, навешивая (и снимая) оборудование, как блоки в детском конструкторе. Каждый блок был самодостаточным и не зависел от других – как, например, пассажирские кресла, по форме и наличию персональной привязной системы больше похожие на противоперегрузочные сиденья для пилотов истребителей. Ценная боевая единица – солдат Великой Империи – не рисковал сломать себе шею или спину даже когда багги на полной скорости шёл по самому пересечённому бездорожью, да и при аварии имел куда больше шансов отделаться синяками и лёгким испугом. Все эти плюсы, разумеется, не могли обойтись и без минуса. Несущественного для регулярной армии, – но никак не разрешаемого для группки самозваных диверсантов здесь и сейчас. Да, именно: в кресла нельзя было поместиться вдвоём.

– Ирис, ставлю задачу: удержаться при длительном быстром движении на машине без использования пассажирского сиденья. Приступай, – я вздохнул, наблюдая, как андроид расклинивает себя между трубами пространственного каркаса над двигателем, и потянул автомат за ремень. Тяжёлая, угловатая железка за одну неполную ночь чудесным образом стала мне как родная: лёгкость после избавления спины от груза откровенно нервировала.

– Держи, – я протянул «собаку» Мамедовой и выгреб из кармана халата два снаряжённых магазина.

– А ты? – девушка сначала вцепилась в оружие и только потом удивлённо на меня посмотрела.

– У нас и так со стволами совсем негусто, а я не смогу одновременно держать планшет и стрелять, – для подкрепления слов помахал многострадальным мобильным компьютером у неё перед носом.

– В бою лучше иметь в руках то, что может стрелять во врага, – заметила генеральская дочка, явно давно заученным единым движением проверив пальцем предохранитель, затвор и закинув ствол за спину.

– О, ты удивишься, – я криво улыбнулся девушке и не отказал себе в мелком злорадном удовольствии поймать за рукав нацелившегося на переднее сиденье Дмитрия. – Боюсь, место штурмана уже занято.

– Он прав, вам назад, – Анна провела рукой по волосам и поморщилась. – Света, ты рядом с ним. Подгоните пока ремни, и Жаргал… Жар. Прости, но тебе придётся остаться.

Есть у человеческого мозга такая особенность: игнорировать какой-то факт, если он мешает в достижении чего-то сильно желаемого. Так ребёнок начисто забывает о времени, заигравшись на улице, а молодые балбесы каждую пятницу идут «оттянуться» – хотя ещё в прошлую субботу, испытывая похмелье, клялись сами себе в «пить брошу навсегда». Я тоже прекрасно понимал, что мест в машине не хватает, даже заранее позаботился о перевозке подопечной, – но каким-то образом начисто проигнорировал факт, что нас всё равно пятеро на четыре места… Впрочем, Анна не была бы собой, если бы и сейчас заранее не подобрала нужные слова:

– Жаргал, я оставляю на тебя важную и очень тяжёлую миссию, – Шестая наследница престола Великой Империи расстегнула цепочку на шее и будничным жестом вытащила из-за отворота куртки прямоугольную пластинку с закруглёнными краями величиной с жетон военнослужащего[91], только немного толще, и, кажется, золотую. Я успел разглядеть выдавленные на поверхности иероглифы – «власть» и «небо»[92], если я ничего не перепутал. Для меня назначение подвески осталось загадкой, а вот Джимбинова, судя по удивлённо округлившимся глазам, предмет опознала.

– Мы вернёмся за тобой через несколько часов… или не вернёмся, – закончила инструктаж магесса. – В последнем случае ты должна будешь добраться до людей самостоятельно – уже не важно, когда. Сохрани пайцзу[93] и никому не показывай, кроме слуг Императора. Передай… передай её моему отцу. Или одному из братьев или сестрам. Расскажи всё, что видела и слышала. Всё поняла? Вот и молодец. Рассчитываю на тебя. А нам пора.

Жаргал кивнула, в глазах девушки стояли слёзы. Что-то осмысленное сказать в ответ она сейчас просто не могла. Всё-таки Анну обучили на совесть – комок в горле от простых и хлёстких слов стоял у всех. С другой стороны – играть принцессе и не пришлось: от нашей самодеятельности несло авантюрой, как вонью от свалки пищевых отходов. Настолько несло, что наша командир даже не попыталась провести хотя бы краткий инструктаж, рассказать хотя бы примерный план действий. Тактика «ввязаться в бой – а там посмотрим» хороша только тогда, когда терять нечего… Я ещё раз посмотрел на Жаргал, так и застывшую с остановившимся взглядом на том месте, где её «накачала» Рюрикова, и откинул в сторону ремни безопасности.

– Мне нужно три минуты на предполётную подготовку для дрона, – не терпящим возражения голосом сразу пресёк возможные вопросы я, спрыгивая на землю. Ничего, никуда не денутся, без меня точно не начнут. – Агата, начинай тестирование авионики.

– Хай! От винта-а!

Электромоторы взвыли на высокой ноте – в тестовом режиме бесшумность не соблюдалась. Лопасти роторов, раскручиваясь, погнали по короткой траве на холме кольцевые волны: теперь что-то сказать рядом с вертолётом стало решительно невозможно. То, что надо.

Доводилось мне ещё «в прошлой жизни» слышать ехидную фразу – мол, жизненный опыт – это сумма памяти о ситуациях, которые никогда больше не повторятся. Глупость, конечно, хотя в чём-то неведомый мне любитель сарказма был прав: человек не может прожить жизнь заново, то, что было актуально для подростка, уже далеко не всегда полезно для сорокалетнего мужика. Большинство взрослых пытается передать накопленную «житейскую мудрость» своим детям – обычно не слишком успешно. Что ж, в отличие от других, я свой собственный опыт задействовать мог и постарался не истратить такой шанс зазря. Усердно учился, развлекался в меру, старался по возможности сгладить выплески подросткового темперамента на окружающих – по крайней мере, насколько мог. Не тратил десятки часов и километры нервов, переживая косой взгляд понравившейся одноклассницы, старался вести себя со всеми ровно и корректно. Ну а когда не получалось – старался не страдать (никогда мне не достанется Хонгурзул!), а наслаждаться моментом: молодость проходит быстро, и прежнюю остроту спектрально-чистых чувств мне уже совсем скоро будет невозможно испытать.