Лошадь визиря время от времени прядала ушами и косила испуганным глазом, стараясь не наступить на валявшиеся повсюду отрезанные головы. Визирь гладил лошадь по холке. На душе у него было спокойно. Пока по лагерю валяются лишь головы пойманных беглецов, но как знать, может, через несколько дней так же будут валяться и головы неверных, дерзнувших тягаться в силе и славе с повелителем Вселенной! Пока же московиты еще далеко, а без них трусливые венцы никогда не посмеют потревожить покой великого войска. Сражение с неверными конечно же состоится, но тогда, когда этого захочет он – великий визирь великого падишаха!

Шатер визиря располагался в самом центре лагеря на пригорке. Сразу за ним – палатка лекаря-армянина. Он врачует самого визиря, а потому должен быть всегда под рукой. Далее палатки-чапдыры цирюльников. Эти в обычное время бреют головы правоверным, а в сражениях, как могут, врачуют раненых и побитых.

В отдалении от всех высится, выкрашенный в черный цвет шатер каваса-баши, старшего из визирских палачей. Перед шатром воткнута в землю пика, на которой воздет знак старшего палача – верхушка человеческого черепа с волосами, а над ней ухо. Выбежавший на шум из своего мрачного шатра кавас-баши – маленький тщедушный старикашка, низким поклоном приветствовал повелителя. Гассан-паша снисходительно кивнул. Главный кавас – человек в войске далеко не последний, да и без дела никогда не сидит!

Если низшие кавасы занимаются мелочами – лупят провинившихся палками и режут уши, то главный палач рубит головы, а приносимые ему в мешках уши, солит в огромных бочках, которые стоят тут же в шатре. Чем больше засоленных ушей будет отправлено султану, тем больше славы для полководца. По этой причине кавас-башу в войске и зовут уважительно – солитель ушей. Там же в шатре свалены кандалы с цепями для провинившихся и будущих пленников. Кавасам хлеба не надо, дай кому-нибудь голову срубить или уши отрезать. Когда утраиваются большие казни, палачи радуются как дети, потому как по старому обычаю забирают себе все, что найдут на осужденном.

Вокруг шатра великого визиря недремная стража из столичных янычар, самых верных и преданных, во главе с начальником конвоя-девитаром, старым воякой с сабельным шрамом через все лицо. Дефтердар-секретарь предусмотрительно отдернул полог, и визирь прошел внутрь шатра. Внутри, как и положено его рангу, все отделано золотой парчой. Ночи стали уже холодными и промозглыми, а потому в углу дымится жаровня с крупным углем. Переводчик-терджиман, с белым от чрезмерного опиума лицом, зажег бумажные фонари.

Скинув накидку и сапоги, Гассан-паша облачился в шелковый кафтан и желтые папуши, голову прикрыл шалью. Подали обед на серебряных приборах в шесть блюд. Визирь в походе, а потому все, в том числе и стол, весьма скромен. Аппетита, однако, особого не было, визиря донимала старая лихорадка, а потому он велел кушанья унести. Едва подносы вынесли из шатра, там поднялся гвалт – то охранники янычары в драку расхватали остатки визарева пиршества.

Лежа на софе и медленно пуская дым из длинного чубука, Гассан-паша диктовал очередное письмо султану. Успокаивал его относительно тревог и обещал скорые победы. Катыб-эфенди, письмоводитель визиря, высунув от усердия язык, все записывал тростниковым пером на свиток гербовой бумаги. Иногда Гассан-паша надолго замолкал, обдумывая очередную фразу, и тогда все в шатре замирало. В трубке кончился табак, и, стоявший наготове подаватель трубок-чубукчи с ловкостью вложил в руку визиря новый чубук, поднеся янтарь к самым его губам. Все как всегда.

Неожиданно у шатра послышался шум. Кто-то что-то требовал от девитара, а тот кричал в ответ, что визиря нельзя тревожить.

– В чем дело! – приподнял голову Гассан-паша. – Узнай!

Секретарь-дефтердар метнулся из шатра, а спустя минуту вбежал с бледным лицом:

– Прискакал начальник дели, утверждает, что московиты и венцы наступают на нас и уже совсем рядом с лагерем!

– Этого не может быть! – вскочил великий визирь, отшвырнув в сторону трубку. – Тащите сюда этого паникера, а заодно вели прислать кавас-башу, чтобы сразу отрезать ему голову!

Янычары втолкнули в шатер предводителя конного полка алтыз юз-баши. Увидев визиря, тот упал на колени.

– Говори, нечестивец! – топнул Гассан-паша ногой в мягкой папуше.

– Неверные идут прямо на лагерь. Там не только венцы, но и московиты. Похоже, что ведет их сам Топал-паша!

– Какой еще Топал-паша, когда он стоит в Бырладе! – еще больше взъярился визирь. – Где там копается солитель ушей?

Последние слова визиря заглушил пушечный выстрел, потом второй, третий. Следом за пушками раздался дружный ружейный залп. Так стрелять могли только русские!

Визирь выскочил наружу. По всему лагерю метались люди. Отовсюду слышались истеричные крики:

– Гяуры! Гяуры!

Снова загрохотали пушки, на сей раз уже турецкие. Это значило, что противник на самом деле где-то совсем близко.

– Созовите ко мне всех сераскиров! – велел Гассан-паша. – И где моя коляска, я сам поеду смотреть, кто там на нас нападает!

Мимо его, на богато убранном муле, спешил главный имам, выкрикивая проклятья кяфирам:

– Это дьяволы-Иблисы в человечьем обличие! Рубите головы нечестивцам!

* * *

Русские каре меж тем быстро шли вперед в сторону 120-тысячного неприятельского лагеря по высоким бурьянам и кукурузным полям. На подходе к лесу открыли огонь турецкие пушки. Солдаты прибавили шагу. А тут, как назло, впереди глубокая лощина. Передовые каре замешкались. Видя, что ситуация осложнилась, Суворов поскакал к первой линии.

– Вперед! Вперед! Не останавливаться! Всем спускаться в овраг, потом подниматься и атаковать! – кричал он, размахивая шпагой.

Призыв любимого начальника приободрил шедших впереди фанагорийских гренадер, и они стали спускаться в низину. Попытка турок воспользоваться ситуаций успеха не имела. Кавалерия, обогнув овраг, атаковала турок.

В это время до австрийцев донесся громкий дружный хохот. Ничего подобного те никогда ранее не слышали. Тысячи солдат одновременно дружно заходились от смеха.

– Так ужасно смеются только клопштоковы черти! – улыбнулся Кобург.

– Наверное, генерал Форвартс рассказал что-то веселое своим смешливым солдатам! – высказали свое предположение адъютанты.

– Чтобы так хохотать перед лицом смерти, надо иметь закаленные души! – покачал головой принц.

Что касается великого визиря, то он еще не считал дело проигранным. Вскоре перед боевыми порядками союзников появились несколько тысяч спагов, которые привезли на своих лошадях столько же янычар. Соскочив с лошадей, те с яростью бросились в бой. Фанагорийцы встретили бритоголовую кричащую орду дружным залпом, а потом в ход пошли штыки. Янычары отхлынули. Тогда вперед выскочили дервиши, и с визгом первыми кинулись на ощетинившихся штыками солдат. Янычары атаковали снова и снова, но каждый раз были отбиваемы с большими потерями. Наконец оставшиеся в живых янычары снова запрыгнули на крупы лошадей и умчались так же стремительно, как и появились. Вдогон им бросилась кавалерия бригадира Бурнашова, пластая убегавших налево и направо.