Дверь сбоку от Мадленки приотворилась, и в проеме показалась бледная высокая девушка, чьи глаза горели странным, нечеловеческим огнем. Наверное, так выглядит явление самой судьбы.

– Безумная Эдита? – удивленно спросил Август. – Что ей надо?

Но помешанная не отвечала, она смотрела на крестоносца, стоявшего перед ней в одежде прокаженного, и Мадленка знала, слишком хорошо знала, какие картины воскресают в больном мозгу девушки при виде его тонкого, изможденного лица.

– А-а-а! – дико закричала безумная. Затем выбросила вперед руку и указала на Боэмунда: – Темное солнце!

Мадленка бросилась к Эдите Безумной и схватила ее, но было уже поздно. Как заведенная, та кричала только одно:

– Темное солнце! Темное солнце!

– Что с ней такое? – спросил Доминик с раздражением. – Раньше она никогда так себя не вела.

– Может быть, она узнала его? – предположил Август, в котором вновь воскресли все его подозрения.

– Вряд ли, – сказал Доминик. – Темное солнце – прозвище Боэмунда фон Мейссена.

Эдита рыдала. Мадленка отпустила ее – та рухнула на колени, не в силах более стоять. Боэмунд, в чьем лице не шевельнулся ни одни мускул, сказал что-то по-литовски.

– Что прокаженный говорит? – полюбопытствовала Мадленка.

– Что она похожа на сумасшедшую, – перевел Доминик, знакомый с литовским языком. – Так оно и есть.

– Мост, мост, защищайте мост! – твердила Эдита, не слушая его. – Всадники, солдаты, лучники, солнце… Семеро братьев было у меня, и никого уже нет. Горе, горе, о горе!

Дверь распахнулась, и вбежала добродушная, круглолицая, румяная женщина лет сорока или около того, Ивона, которую князь отрядил присматривать за сумасшедшей.

– Вот она где, бедняжечка моя! – вскричала Ивона. – Ах, вот горе-то! – Она бросилась к Эдите. – Но ничего, мое солнышко…

Выражение было выбрано явно неудачно. Эдита вскочила на ноги, и глаза ее загорелись мрачным огнем.

– Темное солнце! – вновь заявила она, указывая на прокаженного.

Тот спокойно подошел к ней и некоторое время смотрел ей прямо в глаза. Мадленка замерла, от ужаса боясь шелохнуться. «Боже, неужели ему совсем не страшно?» Крестоносец неотрывно смотрел на безумную, пока она не съежилась и не начала плакать, закрыв руками лицо.

– Надо бы задержать его, – резко сказал Август. – Вдруг это сам фон Мейссен?

– Ты в своем уме? – изумился князь.

– Мне кажется, она узнала его.

– Бедная моя, бедная, – тихо говорила Ивона, прижимая к себе плачущую Эдиту. – Ну, пойдем, пойдем, уже поздно, надо баиньки.

– Ивона! – остановил ее князь. – Стойте! Северин, задержи литвина.

Северин резко крикнул что-то, и Боэмунд, почти дошедший до двери, остановился.

– Ивона, – спросил Доминик. – Эдита часто кричит эти слова?

– Какие?

– Темное солнце.

– Ой, да дня не проходит, чтобы она их не повторяла, сударь. Вы же знаете, таков герб того окаянного крестоносца, – ответила женщина.

Эдита тихо всхлипывала у нее на плече.

– Но сегодня она была что-то очень беспокойна, – заметил Август.

Мадленка сделала небольшой шаг в сторону крестоносца, который стоял, не двигаясь, с безразличным выражением лица. Князь спорил с Ивоной, Северин жевал яблоко. Убедившись, что на них никто не смотрит, Мадленка потянула прокаженного за рукав. Тот вопросительно взглянул на нее, и она вложила ему в ладонь кинжал, который мгновенно исчез в складках его одежды. А девушка, сделав шаг в сторону, вернулась на место.

– Если бы у нас был кто-то, кто знает дьявола фон Мейссена в лицо! – воскликнул юный Август.

– Да вот она знает, – князь Доминик кивнул на Мадленку. – Но говорит, что этот человек ей незнаком. А ты? Ты разве его не видел?

Август нахмурился.

– Когда мы напали на них, он был в шлеме. Нет, лица его я не видел.

– Жаль, – сказал князь Диковский.

– Флориан! – вскричал Август во внезапном озарении. – Флориан его видел!

– Епископ будет только завтра к вечеру, – напомнил Доминик.

– А до той поры мы прокаженного запрем, – оживился Август. – Чем черт не шутит, вдруг он и правда сам комтур, а?

Эдита потянула его за полу полукафтанья.

– Отстань, – отмахнулся Август. – Ивона, убери свою подопечную, я ее видеть не могу.

– Пойдем, золотце. – Ивона решительно увлекла безумную к двери.

Та безропотно подчинилась. Но, остановившись возле Мадленки, Эдита неожиданно понизила голос и шепнула:

– Ты дала!

Мадленка побелела.

– Что ты мелешь…

– Я все вижу! – Эдита, пригрозив пальцем, исчезла за дверью в сопровождении Ивоны.

«Или она и впрямь рехнутая, или чересчур умна, – решила Мадленка. – Но в обоих случаях надо быть с ней очень осторожной».

– Северин! – Доминик повысил голос. – Запри нашего прокаженного до приезда епископа.

– Слушаюсь, ваша милость, – отозвался ратник.

Приблизившись к крестоносцу, он сказал ему несколько слов по-литовски, на что тот согласно наклонил голову и что-то тихо ответил.

– Что он говорит? – крикнул Август.

– Он не возражает, – объявил Северин, бросая огрызок яблока прямо на пол, – но просит принести ему еду, ибо умирает от голода.

– Сделай, как он просит, – велел князь Доминик и обернулся к племяннику. – Нет, это точно не фон Мейссен. Но, чтобы ты был спокоен…

Северин и крестоносец удалились, а Мадленка с некоторой печалью подумала, что, наверное, уже никогда не увидит литовского лучника в живых. Но, раз он посмел поднять руку на Боэмунда, убиваться по нему она не станет.

– Я могу уйти к себе? – спросила она.

– Можешь, – разрешил Август. – Хотя погоди! – поспешно добавил он. – Я провожу тебя.

Так, под конвоем, Мадленка добралась до своих покоев, к которым Август приставил сразу четверых стражей, и легла спать. Больше она ничего не могла сделать, ей оставалось только уповать на находчивость крестоносца и на то, что доблестный Лягушонок, который, конечно, скорее умрет, чем покинет товарища в беде, окажется где-то поблизости.

* * *

Утром стало известно, что прокаженный исчез бесследно, а Северин лежит при смерти: кто-то напал на него и с размаху бросил всем телом в стену. Двое замковых часовых были найдены с перерезанным горлом, и никто не знал, куда делся пленник. Была объявлена тревога, всадники отправились прочесывать окрестности, однако ничего не обнаружили. Кто-то высказал догадку, что лазутчики могли скрыться через потайной ход (как узнала позже Мадленка, так оно и было).