Крестоносец пожал плечами.

– Я еще не забыл, чем тебе обязан, – сказал он с расстановкой. – И потом, когда в прошлый раз меня обвел недоумок Яворский и я был вынужден сидеть и смотреть, как тебя уводят, я поклялся, что не оставлю этого так. Есть люди, от которых обидно терпеть поражения, и князь Август принадлежит к ним. Поверь мне, ты можешь на меня положиться. А теперь забирай свои вещи и идем.

Мадленка понимала, что раздумывать ей, собственно, не над чем. Он прав, как был прав всегда: оставаться здесь – гибель. И все же она была задета, что, упоминая о причинах, побудивших его вернуться за ней сюда, в логово врага, он и словом не упомянул о том, какие чувства она в нем вызывает. Хотя, с другой стороны, может, оно и лучше, что не упомянул, наверное, их и не было, чувств-то.

– Хорошо, – сказала Мадленка, решившись, – я тебе верю.

Она повернулась, и в это мгновение дверь, ведущая в спальню, приотворилась на ширину ладони. Мадленка закоченела от ужаса. Крестоносец резко обернулся.

У входа сидел пушистый горностай панны Анджелики и смотрел на них своими умными глазками-бусинками.

Прежде чем Мадленка успела пошевельнуться, он подскочил к крестоносцу и с удивительной легкостью взобрался к нему на плечо.

Тысячи мыслей взметнулись вихрем в голове девушки, появление ручного горностая испугало ее. Она была убеждена, что пакостница-литвинка находится где-то поблизости, и, стало быть, ни она сама, ни Боэмунд не могут считать себя в безопасности. Мадленка метнулась за дверь, но во второй комнате никого не оказалось. Она отважилась даже выглянуть в коридор. Там должны были находиться двое стражей, но их почему-то на месте не оказалось, и Мадленка решила, что Филибер, скорее всего, отвлек их ударом по голове и уволок в укромное место.

Закрыв за собой обе двери, Мадленка вернулась в спальню и только тут обратила внимание на то, что горностай ведет себя как-то странно. В самом деле, с чего бы это он, который раньше никому не давался в руки, стал прыгать на плечо незнакомцу? Более того, треклятый зверь ворковал и мурлыкал, как кошка, крутился, распушив хвост, и терся боками о щеку Боэмунда, который переносил его звериные нежности с плохо скрытым раздражением.

Ужас и отчаяние охватили Мадленку, когда внезапная догадка, словно вспышка молнии, мелькнула в ее мозгу и заставила по-иному взглянуть на некоторые события и факты. Боэмунд отлично говорил по-литовски, так что даже урожденный литвин принял его за своего… он находился в плену в Литве… Анджелика была из Литвы, а зверька ей подарил «друг», имени которого она не называла… Все сходилось, если синеглазый был тем самым другом, но для Мадленки все сходилось чрезвычайно плохо. Она попятилась и на всякий случай сжала рукоятку кинжала, который прятала в складках одежды. Крестоносец, похоже, не заметил его движения.

– Вот чертово животное, – проворчал он, за шкирку отдирая отчаянно цепляющегося за него горностая и опуская его на кровать. – Ты готова?

– Нет.

Ее тон заставил крестоносца взглянуть на нее. Мадленка была бледна, ее глаза сверкали.

– Так чего ты ждешь?

– Ничего. Я не пойду с тобой.

– Как это прикажешь понимать?

– Так.

– Да что на тебя нашло? – вскричал разъяренный рыцарь, ненавидевший всякое противодействие его воле.

– Просто любопытно, – вкрадчиво произнесла Мадленка. – Это, случаем, не она прозвала тебя Ольгердом, а?

Голос рыцаря, когда он заговорил, звучал более хрипло и глухо, чем обычно.

– О ком ты говоришь?

– О несравненной панне Анджелике из Литвы. Ты ее знаешь.

– Не знаю такой.

– Знаешь, еще как знаешь! Ведь именно ты подарил ей ручного зверька, тогда еще, когда был в Литве в плену. Что, не помнишь уже ничего? Память совсем отшибло? А вот он, – Мадленка острием кинжала указала на горностая, вставшего на задние лапы и недовольно поглядывающего на крестоносца, – тебя прекрасно помнит. Недаром даже прибежал сюда, хоть и терпеть меня не может!

– Хорошо, – теперь в голосе синеглазого рыцаря прозвучал вызов, – ты права. Я знаю женщину, о которой ты говоришь. Ну и что это меняет?

– Все, – коротко сказала Мадленка, отступая за кровать. – Все меняет. Четки настоятельницы были на ее служанке, и я не сумасшедшая, нет, не сумасшедшая. Я узнала их, то были именно четки матери Евлалии, а не браслет и не бусы, которые мне показали. Ты предатель, рыцарь.

– Я не… – начал фон Мейссен с неописуемым бешенством, отчего его красивое лицо сделалось еще более красивым.

– Предатель и лжец, лжец и предатель, – нараспев проговорила Мадленка, в такт словам взмахивая рукой с клинком. – Мне давно следовало понять, что вы в сговоре. Скажи, ведь именно от нее была та записка, которую принес литовский посланец в Мальборк? А? От нее, да? Никто не мог понять, что в ней сказано, а как только ты успел ее прочесть, посланец вырвал ее у тебя и уничтожил. Если он хороший слуга, то должен был сделать это раньше, до того, как записку вообще обнаружили. Ну что, я не права?

– Перестань! – крикнул рыцарь. – Да, мы знакомы. Да, она писала мне. Ну и что из того?

– И что же она тебе писала? – прошипела Мадленка ему в лицо. – Уж не просила ли, случаем, избавить божий свет от моего присутствия? А может, предложила от греха подальше отправить меня поплавать в колодце? Со сломанной шеей!

– Ты бредишь, – спокойно сказал рыцарь. – Если бы я хотел тебя убить, то бы не стал ни у кого просить позволения.

– Ха! – вскричала Мадленка. – Да уж, точно. Кто, интересно, вызвал меня на поединок, придравшись к моим словам? А кто пришел по потайному ходу, чтобы прикончить меня во сне? Сам же тогда признался!

– Ну и что, прикончил я тебя? – с вызовом спросил синеглазый.

– Ты ведь у нас известный храбрец. Может, у тебя просто духу не хватило убить спящую?

– Я не обязан тебе отвечать, – бросил Боэмунд высокомерно, но жилка на его виске беспокойно задергалась. – Ты забыла, что я дал тебе слово привезти тебя домой и сдержал его.

– А дома меня почему-то ждал Август и его люди, – отозвалась Мадленка. – Откуда мне знать, что не сам же ты их и предупредил?

– Перестань! – рыцарь был в ярости. – Ты ничего не знаешь, тебе ничего обо мне не известно! Господи боже, какой же я был глупец, когда решился помочь тебе!

Мадленка выпрямилась.

– Я тебе не верю, – холодно сказала она. – Если ты и пришел сюда, то для того только, чтобы окончательно погубить меня.

– Нет! – крикнул Боэмунд. – Послушай… выслушай меня…

Он сел на край кровати и провел ладонями по лицу, прежде чем начать. Горностай сделал попытку взобраться к нему на колени, но Боэмунд безжалостно отшвырнул его. Зверек сдавленно пискнул, подскочил к двери, скользнул в щелку и исчез.