Она понимала, что еще через день, десять дней или год такой жизни будет счастлива наблюдать целые слоисто-иллюзорные хороводы – только бы что-то видеть. Но теперь мысли Бивилки занимала иная цель, и предаваться печали было некогда.

– Направо. Плавно.

Через некоторое время Шадек сердито сказал:

– Но там же река. Что, это тоже иллюзия?

Бивилка промолчала. Шадек с прищуром глядел на реку. Не очень широкая, до середины можно камень добросить, но вода глубокая, темная. На берегу – песок и трава. Торчат метелки манницы, шумят камыши. По пояс в воде кто-то стоит. Шадек присматривается и видит старика с длинными седыми волосами. Он толстый, рыхлый, из головы его торчит рог, а на висках серебрится в солнечном свете чешуя, жирные руки сложены на груди. Ветер несет к берегу рябь и тинную вонь.

Шадек отвернулся.

– Какой смысл в иллюзиях, которые можно узнать? Раз узнаешь – уже понимаешь, что это иллюзия.

Бивилка снова не ответила. Она сидела сгорбившись, смотрела вперед невидящими глазами, и лицо ее ничего не выражало. Прислушивалась к себе, задумалась, задремала, искала следы Стража в том мире ощущений и образов, что был недостижим для прочих магов? Шадек вздохнул и накинул ей на плечи одеяло.

– А разве ты видишь что-то такое, к чему тебе хочется вернуться? – вместо Бивилки ответил сидящий позади Дорал. Голос у него был сдавленный. – Не знаю, кто как, а я сей вздох наблюдаю свое самое мерзкое воспоминание о воде. Даже если ты понимаешь, что это – только морок, тебе все равно хочется развернуться в другую сторону. Самое главное в иллюзиях что? Рождать ложные побуждения. Они хорошо с этим справляются. Прекрасные иллюзии. Не хочу знать, как они это делают.

– Магия, мать ее, тени, бдыщевый хвост, – выплюнул Гасталла и тряхнул вожжами.

– Налево, – сказала Бивилка. Ни выражение ее лица, ни поза не изменились, голос звучал безжизненно и глухо.

Водная гладь пропала из виду, снова сменившись заснеженным лесом, а тот вскоре поредел, превратившись в каменистую равнину. Ее окутывали рваные клочья зеленого тумана. Отчего-то было понятно, что туман должен быть гуще, плотнее – но тогда в нем нельзя было рассмотреть огромного зеленого паука, который трепал кого-то в полусотне шагов от повозки.

– Ну это совсем уже за краем, – возмутился Гасталла, – это ж зеленый туман с паучиной, который делает орков магонами. Гижукская байка!

– Теперь мы все видим одно и то же? – заволновался Шадек. – И никто не видел этого раньше. Это что, это как? Магистр?

Дорал, подавшись вперед, разглядывал огромного паучину с завороженным омерзением. Паучье тело – крупнее человеческого, травяного цвета, желтоватое на боках. Его покрывает короткий жесткий мех вроде медвежьего. Паук стоит боком, но магистр уверен, что он видит телегу. В передних лапах его болтается чье-то тело. Слышен чавк жвал, рвущих живую плоть.

– Это что, правда Зеленый Паук? Который демон?

– Тэрья? – тихо переспросила Бивилка, и лицо ее на вздох стало осмысленным, тонкие морщинки прорезали лоб.

Дорал сердито замотал головой. Он понятия не имел, как объяснить то, что видел сей вздох. Единственным объяснением был обыкновенный морок, но магистр отказывался это принимать. Слишком уж настоящее чувство опасности исходило от паука. А тело, которое он кромсал, было похоже на…

Что тут вообще можно сказать с уверенностью, бдыщевая матерь забодай?!

– Ну серьезно, – взмолился Шадек, – я хочу понять, что это значит!

– Серьезно, – фыркнул, полуобернувшись, Гасталла, – этот парень сказал слово «серьезно». Этот сильный маг, который занимается сплошным раздолбайством. Сильный маг, который горы может свернуть, а вместо свернутых гор топчется в тени других, лишь бы не брать на себя ответственность – он знает слово «серьезно»! Воистину, пришел день великих открытий!

– Ты не понял ни-че-го, – процедил Шадек и сердито уставился на зеленого паука.

Как и пожар, тот не приближался и не отдалялся, до него все время было шагов пятьдесят. Трубчатые ноги цвета меди топтались по окровавленным камням. Тряпочной куклой болталось тело в передних лапах. Шадек не хотел смотреть на это тело – и не посмотреть не мог. В тумане можно было различить только широкие плечи, полотняную рубашку и длинные светлые волосы. Но Шадек понял, что если бы можно было подъехать ближе к пауку – они бы увидели, что из-под волос выглядывают острые эльфийские уши, и в левом качается серебряная сережка-петелька.

Шадек в голос выругался, вскочил, едва не уронив Бивилку, и ушел под полог. Сел на чью-то котомку, обхватил руками голову, впился ногтями в свежие шрамы и крепко зажмурился. Во рту стало сухо и горько, в ушах стоял звон и чавканье паучьих жвал, рвущих окровавленное тело.

Из четырех школьных друзей никто не вспоминал Кинфера вслух так редко, как Шадек. Но никто не скучал по эльфу так сильно. До сих пор. Может быть, только Умма.

– И правда, зря ты так, – тихо укорил Дорал Гасталлу. – Ты его держишь за бессердечного раздолбая только потому, что он все время шутит. Но многое невозможно пережить, если не шутить.

Некромант неопределенно повел плечами и не ответил.

– Налево, – пустым голосом сказала Бивилка. – Дальше пешком.

Телегу оставили у последнего ряда сосен, за которыми начинался крутой подъем. Слой снега на нем был очень тонким, а к вершине пропадал совсем. Под ним виднелся каменистый пригорок, серый, как древесный пепел. Бивилку вели за руки Шадек и Дорал – больше для своего спокойствия: шла она уверенно, будто видела дорогу, только движения ее оставались скованными.

Когда маги взобрались на вершину – ахнули. Все, кроме Бивилки. Она стояла, закрыв глаза и задрав подбородок, прислушивалась к чему-то. Потом уверенно пошла туда, куда были прикованы взгляды остальных: к мудрому, серому и грозному, которое вело ее сюда как по нитке, и которое оказалось наконец совсем близко.

Пригорок, на который вскарабкались маги, был верхней, малой частью каменной чаши – такой огромной, что в нее можно было спрятать самый большой город. А может быть, целое море. Оставалось лишь гадать об истинных ее размерах, потому что дальнюю часть чаши укрывал туман – пушистый, молочный, похожий на облака, но ясно было, что размеры ее невероятны. Сверху можно было разглядеть часть устроенных в скалах проходов – сколько ярусов, восемь? Десять? Как глубоко ведут эти норы, сколько пещер скрывается в каменной толще? Сколько же драконов спит в этих горах?!

Почуяв чужаков, туман шелохнулся. Быстро пополз к краю чаши, накрывая ее легким плотным одеялом. Несколько клочков потянулись кверху и осели у ног статуи, которая стояла наверху.

Небольшой дракон, чуть крупнее грифона, искусно вырезанный из серой каменной глыбы. Четырехлапый, он сидел в позе пса-охранника, свернув колечками длинный змеиный хвост. Полуразвернутые крылья, хищный волчий оскал, круглые, как у призорца, глаза. Каждая чешуйка выглядела как настоящая, и казалось, что статуя вот-вот вздохнет. Силуэт дракона красиво подсвечивало красно-рыжее закатное солнце. Под полуприкрытыми веками виднелись крупные камни цвета холодной воды. Бирюза.