В конце каждого дня, наполненного кровавым безумием, на улицах оставалось множество мертвых тел, и каждую ночь они исчезали. Куда – знали только верные городу призорцы. Бессильные, давно лишенные своих способностей в людском неверии, они сохранили смекалку и прыть, и сумели разузнать то, что было скрыто от глаз остальных.

И тела поселковых подлетков, и тела погибших горожан оказывались в вербяном поселке – мертвые, оплетенные какими-то невиданными кореньями и лозами, они лежали там аккуратными рядами, не тронутые тленом, но сморщенные, иссохшие, и давали силы чему-то неведомому и липкому. Мошукские призорцы боялись этого липкого, не подбирались близко – лишь говорили, что от него в голове гудит и ноги холодеют. Бульб считал, что когда мертвых тел наберется достаточно – власть лихового поветрия выйдет за пределы Мошука, начнет поедать окрестные деревни.

Алера слушала ратушника, досадливо морщась и сердито похрустывая пальцами.

– Ну а кто устроил это поветрие? Почему вообще все началось?

Бульб всплеснул маленькими ладошками:

– Так ты же приташшила лихованника в вербяной пошелок, а от него у Охрипа шердак и шорвало! Уж не жнаю, был швихнутый Охрип прежде иль нет, а лихованник его довывихнул как ешть!

– Я притащила лихо?!

– А хто, я? Ты ж его у троллей жабрала, в город приволокла, в пошелке определила…

Алера закрыла глаза, потерла виски. Будто наяву вновь услышала собственный крик: «Это наших детей жрать нельзящая!», увидела раздосадованные лица троллей, почувствовала жесткий ворот мальчишеской рубашки у себя в ладони. В вербяной поселок его определил, положим, наместник, но…

– Но я же не нарочно, – прозвучало это совершенно с детской обидой, и Бульб развел руками. – А ты почему раньше никому не рассказал?!

– Да не жнал я! – возмутился призорец. – Никто не жнал! Мы ж бешшильные тут, давно уж не в праве швоем. То пожже, когда вше штряшлошь, мы принялишь вышматривать да выглядывать. Прожнали вот, што птишек ш пишьмами они перехватывали да прикапывали под вербами…

Алера снова схватилась за голову. Оль так переживал, что другие гласники не дают ответов на его воззвания, а оказывается… оказывается, что голубей с письмами было много: и для наместника, и для мага, и для старшины стражи, но всех птиц загубили вербянник и этот мальчишка. Лихованник, как называл его Бульб.

Сам лихованник, как выходило с его слов – то ли одичалый и перерожденный демонами призорец, то ли какое-то нарочно выведенное ими существо. Демонов помощник и соратник, который приходит в людное, но «бесхозное» место, где нет власти домашних призорцев, и начинает там «творить лихо», чтоб извести побольше людей. Бульб много слыхал баек про лихованников, но были они очень старыми, и ратушник не мог сказать, что в них правда, а что переврано.

Ручался лишь за то, что лихованник «не имет влашти» над человеком, который привел его на новое место.

– Значит, вот почему меня не накрыло той злобой? – Алера хлопнула ладонью по столу. – Меня и Ыча. Мы думали, оно не действует на троллей и женщин, хотя эльфка та, что мы из города вытащили, тоже чумная была…

Ратушник кивнул и добавил торжественно:

– На троллей такое не дейштвует, потому как можгов у них нет. А ишшо лихованник не имет влашти над волей твоей, потому как обяжан тебе швоим новым наделом. Зато ты имешь влашть над лихованником. Имешь влашть и решимошть принешти шебя в жертву волей швоею, штоб лишить лихованника влашти над мештом поруганным!

Алера заморгала.

– Мне нужно пойти и убиться об сдуревшего призорца, чтобы он ушел из поселка?

Ратушник снова кивнул и назидательно добавил:

– Ить токо так имешь ишкупить эту вину великую: волею швоею принявши шмерть жа другов швоих и жа недругов.

И уставился на девушку с умиленным восторгом. Она кивнула и решительно заявила:

– Скорей этот город рухнет тебе на коленки, чем я сделаю подобную глупость. Что еще мы можем придумать, чтобы выгнать его? Воля волей, а отвести глаза он мне может, я-то тоже забыла тогда про вербяной поселок!

Бульб часто-часто заморгал:

– А как же шмерть принять жа другов и недругов?

– Другам моя смерть ни к чему, а недруги обойдутся. Тем более что ты сам не поручишься, сколько правды в байках про лихованников. Может, он пристукнет меня да не уйдет. Что мы можем сделать такое, чтоб наверняка? Думай, дядька-ратушник, думай. Или хатник? Как тебя правильно называть-то теперь?

– Пушть ратушник, – отмахнулся Бульб, и тут же его губы разъехались в улыбке, встопорщив густую короткую шерстку на щеках. – Был пошледним хатником на Хлебной улише, а штану первым ратушником Идориша, во как!

Алера пожала плечами, а Бульб пожевал губами и неуверенно сказал:

– А ить это большая важношть – влашть над мештом. Ешли б токо нам ее вернуть…

* * *

Только мертвые собаки могли с такими равнодушными мордами тащить повозку в горящий лес.

Только слепой искатель мог завести туда остальных.

Но три мага не были ни слепыми, ни мертвыми.

– Что ты творишь, поганка, мы же сгорим ко бдыщевой матери!

Шадек орал как умалишенный и тряс Бивилку за плечи, а впереди горел лес. В предрассветной серости виден был поселок, на который пожар шел острым клином, будто кто-то нарочно направил его на жилье. От многодневной жары воздух пылил и колыхался, земля была сухой и горячей. А ветер гнал огонь так быстро, что…

Многодневная жара? Шадек помотал головой. Какая еще жара в Недре зимой?

Бивилка накрыла его пальцы сухой прохладной ладошкой.

– Тут ничего не горит.

Шадек вгляделся в огонь, который растекался вокруг поселка как живой, вслушался в его звериный рев, вдохнул запах дыма и горящего дерева. Ветер был горячим и душным. На лбу выступил пот.

Холодные пальцы Бивилки крепче сжали его руку.

– Это иллюзия. Как у эллорской закраины.

Шадек ошалело кивнул. Как только Бивилка сказала это, он вспомнил, что уже видел этот пожар и этот поселок, и даже помогал его тушить. Успешно или нет – это как посмотреть.

– А я сразу понял, – деревянным голосом сказал Гасталла. Он сидел на вожжах и бестрепетной рукой направлял собак туда, куда указывала Бивилка. – Сразу понял, что это иллюзия. Потому как откуда взяться школьной башне среди леса?

– Школьной башне? – Шадек окончательно перестал понимать, что происходит.

Телега ехала и ехала, пожар выглядел все таким же настоящим, но не становился ни ближе, ни дальше. Бивилка привалилась к боку Шадека и перехватила его руку поудобней, стиснула пальцы до боли.

– Это слоистая иллюзия.

Слоистые иллюзии она терпеть не могла еще с той давней истории с некромантом. И хотя теперь в голове Бивилки целыми днями плясал безумный ворох непонятных образов, звуков, ощущений – она была даже рада своей слепоте. Она не хотела снова видеть слоистые иллюзии.