– Что это был за шум, некоторое время назад? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь, – Я думал, на мель сели.

– Нас пытались таранить, – ответил Третий, – Ты самое интересное пропустил.

Белый у-мужчина с вытатуированными на обоих предплечьях китайскими иероглифами.

– Таранить? Кто?

На этот вопрос он не ответил. Это я перебрал. Он и так уже сказал слишком много.

Пока остальные волокли меня, Двадцатая ждала в каюте. Теперь она взяла инициативу на себя.

– Не знаю, какими байками напичкал вас Кувале. Вот оголтелый фанатик – собирает наши портреты.

Высокая, стройная, чернокожая, говорит с французским акцентом.

– Нет, он сказал, что вы умеренные. Разве вы не слышали?

Она бесхитростно и ошеломленно покачала головой: подслушивать – ниже ее достоинства, ведь это же очевидно! Ее спокойный и уверенный вид выводил меня из себя. Представляю себе, как, ни на секунду не теряя рассудительности, она по любому поводу отдает остальным приказания.

– «Умеренные»… и все же, разумеется, «еретики».

– А как еще, по-вашему, должны называть вас прочие антропокосмологи? – парировал я устало.

– Забудьте о прочих антропокосмологах. Вы должны иметь собственную точку зрения – коль скоро все факты вам известны.

– По-моему, заразив меня своей доморощенной холерой, вы отмели возможность любой мало-мальски доброжелательной точки зрения.

– Это не мы.

– Не вы? А кто же?

– Те же, кто заразил Ясуко Нисиде естественным вирулентным штаммом пневмококка.

По спине у меня пробежал холодок. Даже не знаю, поверил ли я ей, но это совпадало с тем, как описывал(а) экстремистов Кувале.

– Вы снимаете? – спросила Девятнадцатая.

– Нет.

Чистая правда. Хоть лица их я и зафиксировал, но запись прекратил несколько часов назад, еще в трюме.

– Тогда включите запись. Пожалуйста.

Девятнадцатая выглядела и говорила как скандинавка.

Похоже, каждая фракция антропокосмологов по природе своей интернациональна. Циники, утверждающие, будто люди, завязывающие интернациональную дружбу через сеть, ни за что не стали бы общаться в реале, глубоко ошибаются. Все, что для этого нужно, – веская причина.

– Зачем?

– Вы же приехали, чтобы сделать фильм о Вайолет Мосале? Разве вам не хочется рассказать зрителям все? До конца?

– Когда Мосала умрет, – пояснила Двадцатая, – естественно, поднимется гам, и нам придется скрываться. Мы не жаждем попасть в мученики, но не боимся быть узнанными, когда миссия наша будет окончена. Мы не стыдимся того, что делаем. Нам нечего стыдиться. И мы хотим, чтобы кто-то объективный, непредвзятый, достойный доверия поведал миру нашу версию происходящего.

Я не сводил с нее глаз. Казалось, она говорит совершенно искренне – и даже извиняющимся тоном, будто ей неловко просить об одолжении.

Я взглянул на остальных. Третий смотрел на меня с деланым безразличием. Пятый возился с электроникой. Девятнадцатая, непоколебимо солидарная с соратницей, ответила мне твердым взглядом.

– И думать забудьте. Я документальную чернуху не снимаю.

Неплохо вывернулся; не припомни я, выпалив эти слова, допрос Дэниела Каволини – на пару часов хватило бы приподнятого настроения.

– Никто и не ждет от вас, чтобы вы снимали смерть Мосалы, – принялась вежливо растолковывать мне Двадцатая, – Это было бы столь же неразумно, сколь безвкусно. Мы хотим только, чтобы вы могли объяснить вашим зрителям, почему ее смерть была необходима.

Чувство реальности ускользало. Только что в трюме я готовился к пыткам. В подробностях воображал процесс, превращающий человека в подобие жертвы акул.

Но не это.

– Меня не интересует эксклюзивное интервью с убийцами объекта моих съемок, – Я изо всех сил старался, чтобы голос звучал ровно. А ведь, пожалуй, добрая половина воротил ЗРИнет, проведай они, что за слова я сейчас произнес, в жизни бы мне не простили, – Почему бы вам не купить время на ТехноЛалии? Уверен, у их зрителей вы получили бы безоговорочную поддержку – если подчеркнете, что убить Мосалу было необходимо, чтобы предотвратить возможность путешествия в иные вселенные через гиперпространственные туннели.

Двадцатая нахмурилась, будто оклеветанная.

– Так и знала, Кувале вам совсем мозги засорил. Это он вам сказал?

В голове мутилось. Я ушам своим не верил. Было что-то сюрреалистическое в том, как истово пеклась она – не о сути, нет – о каких-то второстепенных деталях!

– Какая разница, в чем заключается ваша чертова причина?!

Вытянуть бы руки, взмолиться бы, воззвать к здравому смыслу! Но нет, связаны крепко за спинкой стула.

– Не знаю… – оцепенело пробормотал я, – Может, на ваш взгляд, у Генри Буццо более президентская внешность. Более приемлемые манеры. Или, может, уравнения изящнее, – Я едва удержался, чтобы не повторить им слова Мосалы: методология Буццо безнадежно ущербна; никогда их ставленнику не стать Ключевой Фигурой; но вовремя спохватился, – Мне все равно. Так или иначе – это убийство.

– Нет. Это самооборона.

Ответивший мне голос прозвучал из-за двери каюты. Я повернулся – и встретился взглядом с Элен У.

– Черные дыры тут ни при чем, – печально объяснила она, – И Буццо ни при чем. Но, если мы не вмешаемся, скоро во власти Вайолет будет убить всех нас.

С того момента, как в каюту вошла Элен У, я записывал все.

Не для ЗРИнет. Для Интерпола.

– Я сделала все, что могла, чтобы попытаться направить ее на более безопасный путь, – мрачно отчеканила У. – Думала, если она поймет, куда движется, то изменит методы – по общенаучным причинам. Во имя теории физического содержания, подобной тем, какие разрабатывают большинство ее коллег-специалистов в области ТВ, – В отчаянии она воздела руки, – Но Вайолет ничто не остановит! Сами знаете. Она впитывала, как губка, любое мое критическое замечание – и обращала недостатки в достоинства. Я сделала только хуже.

– Я не ожидала, – вступила Двадцатая, – что Аманда Конрой вообще заговорит об истинном богатстве информационной космологии. Что она вам изложила? Лишь одну модель: Ключевая Фигура создаст идеальную, лишенную изъянов вселенную – без каких-либо регистрируемых эффектов, нарушающих ТВ? И ни слова о традиционной метафизической подоплеке?

– Верно.

Не стану я возмущаться; лучшая стратегия, какую я смог выдумать, – подыгрывать им. Пусть сколько угодно разоблачают свои черные замыслы: я все еще цеплялся за надежду, что мне выдастся возможность предупредить Мосалу.

– Это лишь один из миллионов возможных подходов. К тому же упрощенный, как ранние космологические модели общей теории относительности двадцатых годов двадцатого века: безупречно гомогенные вселенные, однородные и пустые, как гигантские воздушные шарики. Исследования шли в этом направлении только потому, что изучать нечто более правдоподобное не позволял тогдашний уровень развития математических методов. Никто и не обольщался, что эти модели описывают реальные объекты.