Как уже сообщалось в его последнем пресс-релизе, Кроухерст беспокоился по поводу заканчивающихся запасов пищи и расходных материалов. Он уже открыл последнюю литровую бутылку с метиловым спиртом и зажигал кухонную плиту только на короткое время. Он пытался свести количество расходуемого спирта к минимуму, но если наливал слишком мало топлива, приходилось ждать, пока не остынет горелка, прежде чем снова развести огонь. На магнитофонной записи Кроухерст говорит: «С подобным сталкиваешься постоянно, когда вещи становятся важнее времени. Но даже если на разведение огня будет уходить час, я все равно буду использовать тот установленный минимум горючего, не добавляя к нему ни капли, пусть это и позволило бы сократить время готовки». Все это превращало даже такой простой процесс, как заваривание чая, в сложное интеллектуальное упражнение. А с чаем была и другая проблема.

Между тем Кроухерст продолжил пить чай, как можно заключить по нескольким последующим записям. Позднее он приводит более детальное описание.

Прочие съестные припасы тоже стали покрываться плесенью, но у Кроухерста все же оставалось достаточное количество нетронутой грибком еды, чтобы можно было, при условии экономии и рационального использования, сидя на сбалансированной (можно даже сказать однообразной) диете, протянуть достаточно долго. Яхтсмен также урезал дозу витаминов – больших коричневых таблеток. Одним из основных продуктов питания, составлявших его рацион, была плохо пропеченная масса, которую он называл бисквитным (галетным) хлебом.

Запасы алкоголя на тримаране почти подошли к концу. У яхтсмена остались бутылка рома и 18 бутылок крепкого английского эля. Кроухерсту пришлось урезать квоту спиртного и баловать себя бутылочкой только после того, как он выполнит какое-нибудь неприятное занятие, что являлось хоть каким-то стимулом для моряка с его безалаберным «навигаторством». В общем-то недостаток этой жидкости беспокоил его куда меньше, чем быстро тающие запасы топлива. 29 мая Кроухерст выслал радиограмму Эллиоту, спрашивая, можно ли использовать для работы генератора смесь из керосина и бензина, чтобы протянуть подольше. Так он сам выдал еще одно несоответствие в его предполагаемом путешествии, и оно опять прошло незамеченным. Если он так долго не пользовался генератором, на что же тогда был израсходован весь бензин?

В тот же день, когда была отослана радиограмма, Кроухерст сообщил на большую землю о новой проблеме, которая, с его точки зрения, нивелировала все остальные затруднения до уровня незначительных. Передатчик «Marconi Kestrel» стал давать сбои. Преобразователь, обеспечивавший подачу высокого напряжения, понемногу выходил из строя. Яхтсмену удалось отослать телеграмму на завод «Marconi Kestrel», и он спрашивал у тамошних специалистов совета. Ему сказали, что следует ограничить использование радиопередатчика и применять его только для отсылки депеш, а также, по мере возможности, обходиться без телефонных звонков. Его предупредили, что даже в таком случае прибор будет работать недолго.

Это был тяжелый удар для Кроухерста. Он мог продолжать принимать радиограммы при помощи приемника «Racal», однако телефонный разговор с женой оказался теперь под вопросом, и больше нельзя было развлекать себя регулярной отправкой радиограмм. Через несколько дней передатчик окончательно вышел из строя. В результате моряк стал еще более отрезанным от мира, еще более одиноким и еще менее способным контролировать события по мере того, как он приближался к финальной точке своего путешествия. В этот непростой период плавания его единственная связь с большим миром и внешней реальностью была разорвана.

Теперь все остальные проблемы отошли на второй план, и самой главной задачей стало скорейшее возвращение в эфир. Последние две недели, во время которых Кроухерст пребывал в нормальном психическом состоянии, он провел за своим крошечным столиком, работая по 16 часов в день. Раздевшись догола из-за тропической жары, яхтсмен одержимо паял, собирая из имеющихся в наличии деталей модуль, благодаря которому, как он надеялся, передатчик заработает снова. Было еще одно занятие, которому он предавался время от времени. На протяжении многих часов он надиктовывал на магнитофон длинные монологи, как будто старался уберечь себя как личность и сохранить хоть какое-то ощущение связи с другими людьми. Эти разговоры велись неизменно спокойным тоном, хотя было ясно, что Кроухерст играет на публику, находясь перед микрофоном. Благодаря этим записям последний этап плавания яхтсмена задокументирован лучше остальных, пусть и поверхностно. На них Кроухерст предстает перед зрителями смельчаком, несмотря на все трудности, отважившимся на дерзкое предприятие, интеллектуалом, обладающим даром наблюдать. Что же действительно происходило у него в голове, что пряталось за этим образом – об этом можно только догадываться.

Как и раньше в моменты одиночества и стресса, яхтсмен искал хоть какое-то успокоение в дружбе с морскими обитателями. 9 июля он оторвался от паяльных работ, оставил электронные приборы и попытался записать звуки, которые издавали морские свиньи, резвящиеся около яхты. Оказалось, это не так просто сделать, что немало озадачило Кроухерста. Человеческое ухо обладает способностью выделять звуки определенной частоты, отсекая шум снастей и плеск моря, в то время как микрофон не улавливал писк морских млекопитающих. Яхтсмен описал озорную игру с морскими свиньями, в которую он включился, очевидно пытаясь добиться внимания и расположения животных.