который, по крайней мере, даст краткую передышку от боли, — а затем все начнется по новой в следующем воплощении. Без будущего жизнь скорее смахивала на медленную смерть. Иногда Оюану казалось, что в тот миг, когда умер Эсень, он сам последовал за ним в мир иной, а Чжу его видит только потому, что ему в принципе дано видеть призраков.

Однако, подумал Оюан, все же видит. Стоит по ту сторону пылающей завесы, простирая к нему светящуюся фантомную длань, словно Оюан в силах схватить его руку своей, мертвой, — и шагнуть обратно в мир живых. В мир Чжу, где конец — новое начало.

А нужен ли Оюану новый мир? Сложно даже представить, в каком перевернутом вверх ногами, опустившемся мирке есть место евнуху вроде него. И даже если бы он правда хотел примкнуть к Чжу, возможно ли это? Какие усилия потребуются от него? Он ведь и так отдает всего себя, чтобы просто не рухнуть на полпути?

Неизвестно. Но, стоя под сырым сводом, слушая, как невидимая жизнь копошится в перегное вокруг, Оюан впервые задумался, возможно ли это — жизнь после конца.

* * *

Вход в туннель располагался на задворках лагеря. Чжу и Оюан шагнули наружу, в дымную мглу. Свет факелов тонул в тумане, яркими размытыми полосами струился вокруг смутной громады земляного отвала и бревенчатых опор. Мимо, неясными силуэтами в дыму торопливо прошли несколько рабочих, у которых закончилась смена.

Они шли обратно, к центру лагеря, когда праздный взгляд Чжу вдруг выхватил из дымки какую-то смутную фигуру. Двое всадников за беседой, с такого расстояния точнее не скажешь. В них не было ничего подозрительного. Войско у Оюана немаленькое, из одной части лагеря в другую зачастую проще доехать верхом. Никто не объявлял комендантского часа, воинам не запрещалось появляться у туннеля в пересменке. Однако Чжу что-то насторожило. Она мгновенно вспомнила того гонца. Его спугнули в прошлый раз, но он же обязан попытаться снова? А эти двое встретились между сменами, когда все отдыхают, на пустынных задворках лагеря… как и положено гонцу и его осведомителю.

Чжу схватила Оюана за тонкое запястье и потащила прятаться за составленные стопкой ведра. Взбешенный такой фамильярностью, генерал одарил ее испепеляющим взглядом. Чжу указала ему на всадников и одними губами произнесла:

— Шпион.

Оюан не перестал кипеть, но понял с полуслова. Когда Чжу выскочила из-за ведер и метнулась к земляному отвалу, который был на бросок камня ближе к цели, он не отстал. Дым — обоюдоострое оружие. Плохая видимость давала шанс подобраться незаметно, но и подбираться придется вплотную, чтобы хоть как-то рассмотреть шпиона.

Короткими перебежками Чжу с Оюаном добрались до небольшой горки камней всего в десяти чи[4] от беседующих. С такого расстояния уже можно было разглядеть лица. Острый край Оюанова доспеха впился Чжу в плечо. Вытянув шею, она высматривала цель над камнями. Дым не только снижал видимость, но и приглушал звуки: даже с такого скромного расстояния не слышно было ничего, кроме неразборчивого бормотания. Даже язык не определишь. К разочарованию Чжу, лиц тоже было не видно в тумане. Она прищурилась, всмотрелась… Вот бы ветерок подул, развеял немного завесу…

Чжу могла бы поклясться: ни она, ни Оюан не издали ни звука. Лошадь одного из всадников испуганно метнулась, внезапно вынырнув из мглы. Всадник что-то воскликнул и натянул поводья. Дым слегка разошелся, и лишь тогда Чжу увидела то, что лошадь — почуяла. Белые силуэты плыли сквозь дым, еле видимые, как снег, падающий на фоне перламутрового неба. Она чуть не выругалась от досады. Оюановы призраки.

Что хуже, испугались не только лошади. Чжу увидела, как другой всадник крутит головой по сторонам, всматриваясь в туман. Иные лошади действительно могут испугаться на ровном месте — у Чжу, с детства привыкшей к медлительным монастырским буйволам, здравый смысл лошадей вызывал большие сомнения. Но, очевидно, всадник решил перестраховаться и рванул с места в карьер. Удаляющийся стук копыт его лошади стих в недрах лагеря.

Оставшийся всадник наконец успокоил своего скакуна. Неуверенно помедлил, ругаясь себе под нос, затем решился и пустил коня легким галопом. Чжу торопливо укрылась за камнями. Оюан куда-то делся. Вдруг сбоку метнулась какая-то тень, раздался шум падения. Конь, оставшийся без всадника, ускакал в туман.

Чжу с чувством сказала:

— Я знала, что тебе трудно удержаться, но было бы куда полезней взять его живым!

Оюан сидел на корточках подле тела. К сожалению для Чжу, это оказался не шпион, а все тот же гонец.

— Если тебя не устраивают мои методы, в следующий раз сам бросайся под копыта. — Он обшарил одежду мертвеца и извлек листок бумаги. — По крайней мере, добыли вот это.

Чжу взяла записку, подсветила себе Мандатом и уставилась на изящный почерк. Это была монгольская вязь, которую она освоила в монастыре. Но почему-то не получалось разобрать ни одного знакомого слова.

— А толку?

— Дай мне, крестьянин. — Оюан выхватил у Чжу письмо, и та возмутилась:

— Ну читать-то я умею…

И тут же, с некоторым злорадством, добавила:

— Ага!

Оюан прожигал письмо ошарашенным взглядом.

— Наверное, шифр какой-то, — сказал он наконец с заметным смущением.

Шифр на основе монгольской письменности. Имеет смысл, если шпион служит Главному Советнику. Но…

— Если это юаньский шифр, почему ты не можешь его разобрать?

— Он не юаньский. Я никогда ничего подобного не видел. Это откуда-то еще…

Оюан, хмурясь все сильнее, всматривался в плавный почерк, словно искал ускользающую зацепку. Но в итоге потряс головой, признав поражение, и вернул Чжу письмо.

На обратном пути в лагерь Чжу пережевывала новости. Если шпион не юаньский, то чей? Снова накатило предчувствие неладного, как в Чжэньцзяне. Только оно обострилось. Было ощущение, что все намеки на чьи-то тайные передвижения — карикатура, убийство, теперь вот шпион — указывают на кого-то конкретного. Кто-то следит за ними, знает их, а они его — нет. Ей это очень не нравилось.

Чжу рассталась с Оюаном у его юрты. Но, вместо того чтобы направиться в собственный шатер, она прогулялась до той части лагеря, где обитали несколько дюжин человек, отобранных из числа ее собственных воинов. В самом пахучем из шатров она отыскала Цзяо, который уже (или еще) не спал, помешивая палкой содержимое нескольких сомнительного вида горшков над жаровней. Чжу вошла и сунула письмо ему под нос.

— У меня для вас занятный подарочек.

Больше всего на свете Цзяо любил бравировать своим интеллектом — и, соответственно, ничего не могло выбить его из равновесия так, как нерешаемая задача. Чжу прямо слышала,