Соглашаясь с братом Майклом, что дело закрыто, Джеффри имел в виду, что от келаря он больше ничего не узнает. Чосер полагал себя проницательным судьей людей и считал, что Майкл, после первоначального запирательства, выложил все, что ему было известно. Его нежелание говорить объяснимо, потому что история подложного креста — или, вернее, подложной легенды — плохо отразится на обители. Впрочем, некая ирония кроется в том, что, откройся «истина», она, по всей вероятности, мало сказалась бы на ценности и притягательности реликвии. Даже сам настоятель, судя по его вчерашнему рассказу, уже заставил себя забыть истинную историю. Таким же способом, каким заставил себя поверить в удобное для него самоубийство сухорукого Адама.

Как сказал брат Майкл, люди умеют убедить себя в том, чему хотят верить.

Все это, однако, не обязательно объясняет три смерти — братьев Мортонов и Адама. Если бы Чосер не видел своими глазами задушенного трупа Саймона, он мог бы тоже счесть дело законченным. Все это напоминало ковер, в котором переплетение нитей образует картину, хотя бы и грубую. Адам убил Джона, потому что был дурным жестоким человеком, а потом в страхе перед содеянным покончил с собой. Между тем Саймон умер от естественных причин — впечатление, которое Чосер даже не попытался опровергнуть. На деле же ковер остался незаконченным. Остались неподобранные нити.

Одна из нитей — обстоятельства «самоубийства» Адама. Джеффри не верил, что тот сумел бы повеситься. Не мог он одной рукой связать петлю и надеть ее себе на шею. Затем странный случай, когда Чосер оказался запертым в подземелье под домом келаря. Некто захлопнул дверь, повернул ключ и убежал.

Но зачем? Хотел его напугать? Убрать с дороги? Или таким окольным путем с ним хотели покончить? И еще кое-что теребило мысли Чосера, прогуливавшегося по монастырю. Вдалеке, сквозь дымку над плоской речной долиной, виднелись холмы Суррея. Чосер пытался поймать беспокоившую его мысль.

Она была связана с завещанием, написанным (или продиктованным) братом Джеймсом, которого на склоне лет замучила совесть. Завещание сохранило истинную историю креста Бермондси. И завещание было уничтожено братом Майклом. Никто его больше не прочитает. Может быть, брат Джеймс и не желал, чтобы его прочитали. Чтобы успокоить совесть, ему довольно было написать правду. Документ, конечно, был составлен на латыни. Латынь — язык монахов, священников и ученых. Джеффри и сам переводил латинские труды. Образованные люди, естественно, прибегали к этому древнему языку, тем более два века назад. Одна из причин для такого выбора — что он не понятен простолюдинам.

Однако же каменщики, Джон и Саймон, как-то разобрались в содержании завещания. Каким образом? Разумеется, им мог пособить кто-то из монахов. Но ни один из монахов Бермондси не открыл бы столь опасной тайны паре ремесленников. Скорее, он всеми способами постарался бы вырвать документ из их рук. Свидетельство тому — готовность брата Майкла заплатить за возвращение документа.

Если не монахи, то кто же мог разобрать латинский текст — хотя бы его общий смысл? И тут ему вспомнились слухи, касавшиеся Сюзанны Мортон. Что она высоко себя ставит, словно стоит на пару ступеней выше других женщин на здешнем берегу. Что она якобы незаконная дочь священника. Священники читают и пишут на латыни. Возможно ли, чтобы священник, воспитывавший девочку — из чувства вины, или ответственности, или даже любви — чему-то обучил ее? Попытался преподать ей начатки другого языка, латыни? Не миссис ли Мортон разобралась в документе и поделилась знаниями с мужем и деверем, а уж те воспользовались полученными знаниями, чтобы торговаться с братом Майклом?

Чосер постарался припомнить, что сказала миссис Мортон, когда он привел Уилла домой и известил ее о смерти Джона. Она явно в чем-то раскаивалась. Она сказала: «Лучше бы я не брала…» — и прикусила язык. Он тогда решил, что она говорит о предмете, быть может о кольце, принесенном ему Уиллом. А не хотела ли она сказать: «лучше бы я не брала в руки тот пергамент»? Не разбирала слов брата Джеймса — слов, открывающих правду о чуде с крестом.

Разделила ли она тайну, хотя бы частично, с мужем и своим предполагаемым любовником?

Если так, тайна, как указал брат Майкл, не принесла им добра. Их скоро зароют на кладбище. Но миссис Мортон еще жива…

И тут Чосер развернулся и почти бегом устремился через внутренний, а потом и внешний двор к воротам монастыря. В голове его бились две мысли: первая — что он не создан для бега и уже задыхается, а вторая — что он должен успеть к дому Мортонов прежде, чем до него доберется убийца.

Человек в спешке поскользнулся на тропинке, тянувшейся по задам домов работников. Работавшие в огородах могли бы увидеть его, но, наудачу, под вечер там никого не оказалось. Уже второй раз за день он совершал вылазку из монастыря к тому же дому. В первый раз он дождался, пока женщина с мальчишкой уйдут из дома. Они отправились на рыбалку, парень нес сеть. Значит, их не будет довольно долго. Человек дождался, пока их фигурки на берегу стали совсем крохотными, и тогда через черный ход пробрался в дом. Внутри было затхло и душно. Саймон Мортон лежал на постели и, кажется, едва дышал. На минуту человек задумался, не предоставить ли природе закончить дело. Но нет, это было слишком ненадежно. Не давая себе больше времени на раздумья, он поднял лежавший рядом с больным валик и прижал его к лицу Мортона. Тело под одеялом дернулось, послышался звук — нечто среднее между стоном и бульканьем — и больше ничего. Но человек с силой прижимал валик, пока не уверился, что Мортон уже никогда не проснется. Потом он удалился той же дорогой, какой пришел, позабыв в спешке убрать валик с лица мертвого. Он шагал назад к монастырю, сердце билось сильно и часто, но он ощущал в себе странную удовлетворенность. Он второй раз исполнил свой долг.

Он уже позаботился о смерти Адама, сухорукого, нанятого им, чтобы избавиться от Джона Мортона. Он встретился с Адамом на монастырском кладбище. Не так уж сложно было застать его врасплох, накинуть пояс на шею и затягивать все туже и туже. Нечестивый восторг наполнил его при этом. Колени задрожали, когда обмякшее тело Адама рухнуло наземь. Потом он поспешно устроил все так, чтобы казалось, будто Адам убил себя сам.

Он никогда бы не поверил, что способен убить человека, а потом еще возиться с его трупом. Но в час кризиса силы являются неизвестно откуда. Разве не говорил настоятель, что в крайности человек способен на великие и ужасные деяния? То был дар свыше… или еще откуда-то. Человек отбросил эту мысль. Он выполнил свой долг, только и всего. Когда все будет кончено, он получит отпущение, очистит себя.

Со смертью Джона Мортона, затем Адама и Саймона умерли все, кто знал историю креста. Все, кроме горстки монахов-клюнийцев, посвященных в тайну. Но эти будут молчать.

Услышав историю — якобы истинную историю происхождения креста, — человек пришел в ярость. То был осколок небес, упавший на землю. Крест надо отстоять любой ценой, история его обретения должна остаться тайной. Те, кто проник в нее, должны замолчать. Смертельная опасность грозит обители, любые меры оправданны. Сам Господь посмотрит на его проступок сквозь пальцы. Не желая сначала исполнять необходимое своими руками, человек сблизился с Адамом, узнав в нем отчаянную и озлобленную натуру. Он имел в виду тихое, тайное убийство. Но Адам разделался с Джоном Мортоном жестоко и у всех на глазах. Потому и пришлось заняться Адамом. Покончив с ним с удивившей его самого легкостью, человек естественно перешел к убийству Саймона Мортона.