заговора между Востоком и Западом в связи с «визой, которой никогда не существовало». Ничего кроме советской бюрократической ошибки в этом деле не было.

Когда я подал заявление в феврале 1983 года, рассказал он мне, посольский компьютер не вычленил моего имени, в результате чего визы были выданы без исключения (то есть мне по ошибке) всем, для кого их запросила фирма «Томсон Турз». И только когда список прибывающих туристов был послан в Москву, в Центр, где стояли более совершенные компьютеры, ошибку обнаружили, и в Лондон было направлено указание аннулировать мою визу. Гордиевский вспоминал, что в апреле 1983 года к нему явился Юрий Иванов, один из офицеров контрразведки, работавший «под крышей» посольства в консульском отделе, и с трудом сдерживая радость заявил, что виза аннулирована.

В последнее время в печати появилось много интервью с Гордиевским, но, как поведал мне сам Олег, основные разоблачения он приберег для своей книги, публикация которой планировалась на конец того года. Между тем в одном вопросе я мог оказать ему посильную помощь. Олег знал, что я обладал недюжинным опытом устраивать громкие скандалы вокруг того, что творят представители советской власти. Как говорил Андрей Сахаров, любое нарушение прав человека должно обращаться в политическую проблему для правительства того государства, которое это нарушение допустило. Итак, готов ли я направить свои способности и опыт на то, чтобы убедить КГБ оставить семью Олега в покое?

Он пришел к выводу, что применение секретной дипломатии ни к какому существенному результату не приведет: «Я решил превратить борьбу за свою семью в политическое дело. Еще в 1990 году я убедился — и придерживаюсь этого мнения по сей день, — что окутывать мою персону покровом тайны было огромной ошибкой. Недооценка ситуации министерством иностранных дел крайне раздражает меня».

Я согласился с его решением, и мы сразу же составили план моего посещения Лейлы и девочек в Москве. Конечно, задача предстояла не из легких. Несмотря на то, что холодная война практически закончилась, КГБ еще действовал вовсю, правда, более мягкими методами, чем прежде. А дело Олега Гордиевского чрезвычайно занимало комитетчиков. С середины 1985 года за Лейлой была установлена слежка: денно и нощно, постоянно сменяя друг друга, за ней наблюдала целая бригада из офицеров КГБ — 16 человек, оснащенных самыми последними достижениями техники. Они устраивали засады у ее подъезда в доме на Давыдковской улице, которая находилась на окраине города, следовали за ней пешком или на машине, куда бы она ни направлялась. Основной задачей было не дать ей добраться до здания посольства Великобритании или войти в тесный контакт с кем-либо из посольских сотрудников — то есть любыми средствами оборвать связь Олега с Советским Союзом.

В марте 1990-го Лейлу посетил сотрудник посольства Родерик Лайн. Он привез ей от мужа письмо, посылку с вещами и немного денег, и пообещал содействие в будущем. В конце концов, Лейла была супругой гражданина Великобритании, человеком, попавшим в беду и нуждающимся в консульской защите. Советские власти отреагировали на этот визит крайне агрессивно, совсем не в духе наступившей перестройки. Припомнив «незаконные методы», использованные британским посольством при тайном бегстве Олега из России в июле 1985-го, они потребовали выдворения Лайна из страны и приказали никому из посольских больше с Лейлой не связываться.

В то время посол Родерик Брейтуэйт неоднократно проводил длительные переговоры в министерстве иностранных дел СССР. Однако он тратил куда больше энергии на опровержение вины Родерика Лайна и на уговоры не высылать его, чем настаивал на праве посольства защищать интересы Лейлы. Брейтуэйт уступил КГБ, и с тех пор Лейла больше не получала посылок, которые отправлял ей Гордиевский. Другими словами, посольство попросту отмахнулось от жены британского гражданина, оставшейся без средств к существованию и подвергавшейся унижениям и преследованиям, от жены человека, в значительной мере пострадавшего во имя Великобритании. С марта 1990-го и до августовского путча 1991-го ни Лайну, ни кому-либо другому из посольства ни под каким предлогом не разрешалось видеться с Лейлой. Невзирая на настойчивые просьбы Гордиевского, посылки ей не доставляли, и возвращали ему.

Михаил Горбачев снова и снова взывал к Западу о финансовой помощи на поддержку демократических реформ. Однако создавалось впечатление, что он в плену у КГБ и — если ущемлялись интересы Комитета или унижалось его достоинство, как в случае с Гордиевским — готов по просьбе комитетчиков допустить оскорбительные выпады в адрес британского посольства. Жалобы Брейтуэйта Черняеву и другим советникам Горбачева не возымели действия.

Горбачев пытался выжить, стараясь угодить и Западу, и КГБ, но когда дело доходило до конфликта, всегда становился на сторону Комитета. Он был уверен, что ему нужна поддержка Председателя КГБ Владимира Крючкова и что он обеспечит себе эту поддержку, если будет оказывать Комитету определенные одолжения. Ричард Шифтер, директор отдела прав человека Государственного департамента США, говорил мне, что добиться положительного решения дела Гордиевского невозможно до тех пор, пока отношения между президентом Горбачевым и КГБ не изменятся самым кардинальным образом. Тем временем Лейла, не получая от посольства никакой поддержки и не имея иных средств к существованию, жила на те жалкие гроши, которые доставались ей от отцовской пенсии.

Мы надеялись, что мой визит к ней поможет развернуть шпионскую историю в сторону защиты прав человека; ведь случай самый ясный — необходимость воссоединения мужа и жены. Итак, 29 сентября я вылетел в Москву. Олег заранее предупредил Лейлу по телефону, что на следующий день, в воскресенье, у нее будет гость. Утром в назначенное время я позвонил ей из гостиницы «Космос». Чтобы не дать КГБ повода для предположений, будто я действую скрытно, с тайным умыслом, я сразу же назвал Лейле свое имя и сообщил, что являюсь членом Европейской парламентской подкомиссии по правам человека. Мы договорились, что я приеду к ней ровно через час.

Естественно, я допускал, что КГБ прослушает наш разговор. В таком случае перед ними встанет серьезная дилемма. Как они поступят? Предпримут попытку предотвратить нашу встречу? Остановят меня у подъезда? Если остановят, то как объяснят мне свои действия? Что сделают, если я начну упорствовать или громко протестовать? Решат ли в случае необходимости взять меня под стражу? Это было бы логично, но тогда безобразный инцидент неминуемо будет предан огласке, и скандал прозвучит явно не в лад со сладкозвучной песней Горбачева о демократических реформах.

«Мальчики», как Лейла называла гебистов, постоянно дежуривших возле ее подъезда, имели строгое указание изолировать Лейлу от общения с любым британским официальным лицом. Распространялся ли этот запрет на