профиле Андре, солнце, вынудившее его расстегнуть куртку; весенний день, такой погожий, что Герда сняла свой жакет или, может, даже вышла с коротким рукавом, благо улица Вавен в двух шагах.

Они словно не замечают, что их фотографируют. Фотограф встал напротив, сфокусировал широкоугольный объектив и щелкнул их за секунду. Однако кое‑кто все же заметил: мужчина за столиком сзади отвлекся от газеты и, опустив ее, следит за парой, о чем свидетельствуют направление его взгляда и легкая улыбка на лице. По ту сторону сцены и времени, которое обгоняет фотография, человек из прошлого века наблюдает за ними, как и ты. Присмотревшись, ты отмечаешь, что его дружелюбная улыбка словно комментирует сияющие улыбки героев: «Аh ils sont beaux, les jeunes[276], когда им удается рассмешить девушку, в которую они влюблены…»

Но откуда ему знать? Ведь он видит только фотографа, оставившего на их столике свой, третий стакан с чем‑то белесым. Может, ему уже случалось наблюдать за этой полной жизни парой, и ему приятно, что кто‑то решил их увековечить. За их спинами официант весь в работе, ему нет дела до этой симфонии улыбок, зато его пиджак, сияющий белизной, которую подчеркивает игра складок на рукаве, – прекрасный центр кадра.

Официант, несомненно, их знает, как и всех завсегдатаев. Прежде всего Фридмана, который приобрел презентабельный вид благодаря мадемуазель Герде, всегда très chic[277] и приветливой со всеми. Но официант прославленного заведения отлично знает и тех гостей, которые не просиживают на террасе каждый божий день. Например, того мужчину с Монмартра, который иногда выкладывает за их столиком фотографии – портреты личностей куда более важных, чем эта пара, известная главным образом в «Доме», и снимки, которые тем, кто работает в искусстве, прямо говорят: у мсье Штайна талант ловить flair[278] Парижа.

В 1934 году Фред Штайн, тогда еще и года не проживший в столице, поймал в объектив сцену любви, ночную, зимнюю тайну, скрытую шапками и пальто двух влюбленных, чьи фигуры слились в одну тень, отпечатанную на снегу светом уличного фонаря.

Этот снимок, возможно, – живая память о бегстве под видом медового месяца, самом быстром и безопасном способе получить паспорта; когда арест Фреда стал лишь вопросом времени, Штайны расписались в дрезденской мэрии под аплодисменты и выкрики «Хайль, Гитлер!» снаружи, а потом сделали себе подарок – «Лейку», потому что Фред любил фотографировать и, по мнению Лило, у него был к этому талант.

Представь, как Фред ночью отправлялся фотографировать Париж, как он тихонько вставал с постели, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лило, измученную нелегальной работой кухаркой или посудомойкой – все ради того, чтобы он мог стать фотографом. Потом, когда она переехали по адресу, указанному на визитных карточках как «Студия Штайна», она тоже научилась фотографировать и стала подменять мужа на свадьбах и крестинах, когда у него были другие заказы. Лило вела семейную бухгалтерию и занималась сдачей в поднаем комнат в доме, всегда открытом для любого друга или товарища по партии, звонившего в дверь. Дочь великого врача, она вела жизнь, прямо противоположную той, что была у нее в детстве, с прислугой и садом, но эта жизнь была далека от одиночества на двоих, запечатленного Фредом во время его ночных скитаний: шумная и – хотя окна квартиры выходили на кладбище Монмартра – богатая на светлые моменты. В 1935‑м, когда они праздновали переезд Герды и Лотты и накрыли лампочки красными и зелеными колпачками, Андре Фридман с первой минуты покорил Лило своим чрезмерно глубоким поклоном при знакомстве. Ей нравились его растрепанный вид, комичность, с которой он им щеголял, его мальчишеское хвастовство. Фред и Лило были старше всего на несколько лет, им было по двадцать пять, но они стали опорой для всех тех, у кого был беспорядок с деньгами, жильем и чувствами.

Тем апрельским днем 1936‑го Фред Штайн заглянул в «Дом» выпить чего‑нибудь с друзьями. Париж больше для него не ночной театр чужбины, и любви больше не надо принимать вид безвестных фигур – двойной автопортрет в изгнании. Теперь она требует крупного плана и принадлежит тем, кто ее выставляет напоказ: Герде Похорилле и Андре Фридману, на террасе кафе, где их все знают.

Андре только начал называться Робертом Капой, Герда только получила свой первый пропуск для прессы, Штайны живут в более удобной квартире недалеко от Порт‑де-Сен-Клу, где Лило работает в лаборатории, не размениваясь на тысячи других забот. У Фреда появились приличная клиентура и слава хорошего портретиста. В следующем году его во второй раз пригласят участвовать в групповой выставке в галерее «Плеяд», и он выставит несколько портретов писателей рядом с работами Мана Рэя и Филиппа Халсмана (моделью которого в те годы была Рут Серф). Он не единственный, кто взялся за работу фотографа из необходимости, но в Дрездене он не получил в этой области никакого образования, в отличие от Шима, учившегося в Лейпцигской академии, или Капы, перенявшего ремесло от Евы Бесньё и Кати Хорны, которые в старших классах обучались у мастера венгерского авангарда. Фред Штайн выучился всему сам благодаря свадебному подарку, «Лейке», и благодаря Лило, которая ему помогает. Он говорит, что это «Лейка» научила его фотографировать, всегда носит ее на шее и считает частью себя. Поначалу было непросто: эта камера вызывала недоверие клиентов, привыкших к внушительной абракадабре и сомневающихся, что аппаратом чуть больше бумажника можно сделать приличный портрет. Все шло так плохо, что ему пришлось разместить в газете объявление «Акция. Бесплатный фотопортрет».

Превратности судьбы, добрая фея, волшебный дар – история Фреда Штайна кажется сказкой со счастливым концом, и может быть, он сам, подчеркивая роль «Лейки», рассказал ее в точности. Фотоаппарата, веры в себя, упорства и бесстрашия было недостаточно, чтобы пробиться среди хлынувших в Париж сотен фотографов. То же самое относится к Капе и Герде, хотя они и придумали свою сказку о миллионере, который решил стать фоторепортером. Они не собирались создавать шедевры, но знали, от чего зависит качество фотографии: они впитали эстетические идеи своего времени вместе с политическими и социальными воззрениями и понимали, что именно в области искусства революция уже произошла. Фред Штайн, занимавшийся политикой со школьных лет, активный участник маленькой социалистической партии, блестящий аспирант юридического факультета, привез с собой в Париж не только простенькую фотокамеру. В Дрездене он хотел стать адвокатом самых слабых, а оказавшись в Париже, начал фотографировать рабочих, торговцев,