Король, его двор и министры — те, кто по преимуществу использовал эти каналы коммуникации, — чаще всего пребывали в Вестминстере, Лондоне или Виндзоре. Святыней английской монархии было Вестминстерское аббатство, и Парламент обычно собирался именно там (тридцать один раз между 1339 и 1371 гг., а после 1459 г. ни один Парламент не собирался в каком-либо другом месте). Правительственные ведомства тоже постепенно оседали в определенных местах — в Вестминстере или, реже, в Лондоне, крупнейшем и богатейшем городе страны. В позднее Средневековье он стал бесспорной столицей королевства во всех сферах, за исключением церковной (Кентербери оставался кафедрой примаса всей Англии). Наряду с Вестминстером и растущими пригородами между ними Лондон стал административным, торговым, культурным и общественным центром королевства. Правительственные ведомства росли, усложняли свою деятельность и увеличивали ее масштаб, особенно в военное время: необходимо было собирать и распределять регулярные налоги, созывать Парламент, развивать таможенную службу, нужно было откликаться на события войны и потребности обороны и следить за поддержанием закона и порядка в стране. Результатом стало централизованное, скоординированное правительство, располагавшееся в определенном месте. Йорк утратил свое значение в качестве соперничающего центра, когда в первой трети XIV в. постоянная война с Шотландией отошла на второй план, уступив место более масштабным военным планам во Франции. Более того, отсутствие Эдуарда III и Генриха V во время кампаний за морями усиливало тенденцию к созданию фиксированного центра деятельности правительства, который мог бы работать без активного участия самого короля. Кризис 1339–1341 гг. заставил Эдуарда III понять, что он не может больше возить правительство за собой, как делали Эдуард I и его предшественники. В 1340 г. казначейство вернулось в Вестминстер, чтобы никогда больше его не покидать. Бюрократы королевской канцелярии, казначейства и судебных ведомств множились в столице и, будучи честолюбивыми мелкими землевладельцами, наводняли соседние графства. Магнаты, епископы и аббаты приобретали постоялые дворы или дома в городе либо его окрестностях, а фамилии жителей Лондона и язык, на котором они говорили, свидетельствовали о том, что в столицу перебирались и простолюдины из всех областей королевства, а также из Уэльса и Ирландии.

«Английский характер» Церкви в Англии являлся ее второй по значению и устойчивости чертой в позднее Средневековье. Первой была католическая вера и учение, которое она разделяла со всеми латинскими Церквами. Вместе с тем признавалось, что вселенская Церковь, возглавляемая папой в Риме как духовным отцом, была семьей отдельных церквей, где каждая обладала своим характером и автономными правами. «Английскость» Церкви в позднее Средневековье становится все более определенной духовной составляющей английской идентичности. Отчасти это объяснялось английским языком и особым, островным опытом существования английского народа, во многом — английскими законами и обычаями, составлявшими рамки, в которых жили англичане (включая клириков) и которые король в своей коронационной клятве давал обещание соблюдать. Более того, Церковь в Англии, в том числе и храмы, была основана при помощи, поддержке и покровительстве английских королей, знати, дворян и горожан, что делало их лично заинтересованными в отдельных церквах и их священниках. Епископы были крупными землевладельцами — в середине XV столетия годовой доход епископа Уинчестерского составлял 3900 фунтов, — они заседали в Парламенте и входили в число советников короля. Они, а также клирики более низкого ранга продвигались по службе потому, что им доверяли, и они могли быть полезны Короне, а вознаградить их можно было за счет Церкви, а не казначейства. Таким образом, существовали серьезные причины, по которым англичанам следовало контролировать Церковь в Англии и воздействовать на ее характер и кадры. Это было наиболее важно во время войн во Франции. В 1307 г., а зачастую и после этого роль папы в организации и управлении английской церковью, даже при назначении епископов, резко оспаривалась. В конце концов, большинство пап XIV в. родилось во Франции, а в 1308–1378 гг. они жили в Авиньоне, где им грозила опасность превратиться в левреток Франции (по крайней мере так считали многие). Лишь один папа был англичанином (в середине XII в.), и ни один из них не посещал Англии — и не посетит до 1982 г.

Тенденцию к англизации Церкви можно проиллюстрировать несколькими способами. Церковное право, опиравшееся на кодексы Отцов Церкви и пополнявшееся папским законотворчеством, было известно и в целом применялось церковными судами Англии; признавалось и то, что высшей судебной инстанцией в церковных делах является папа. На практике, однако, церковное право ограничивалось королевской властью, особенно в тех случаях, когда обвиненные в преступлениях клирики претендовали на «привилегию клирика». Со времен Эдуарда I возможности папы облагать налогами английское духовенство были резко ограничены, а большая часть папских налогов заканчивала свой путь в королевской сокровищнице, вместо того чтобы подпитывать военные действия врага (как считали многие). Еще более серьезными были ограничения на право папы назначать епископов и других важных духовных лиц в английской церкви с середины XIV в., а в годы Великой схизмы (1378–1417 гг., когда одновременно были два, а порой и три папы, требовавшие повиновения от всего христианского сообщества) понтифик, которого поддерживала Англия, не мог позволить себе сопротивление. Английские короли использовали антипапские статуты о провизорах (1351 г., подтвержден в 1390 г.) и Praemunire (1353 г., продлен в 1393 г.), для того чтобы принудить папу к компромиссу, согласно которому инициатива при назначениях принадлежала монарху. В результате к XV в. иностранцы редко получали назначения на английские бенефиции, если только они, как в случае, когда Генрих VII назначил трех епископов-итальянцев, не получали особого одобрения правительства.

Не многие клирики в Англии протестовали против такого порядка вещей. Епископы не делали этого в силу того, кем они были и как назначались. Церковь как корпорация не делала этого, так как опасалась папских налогов. Духовенство не делало этого, потому что английские короли были защитниками веры против еретиков и опорой против антиклерикальных нападок. В 1433 г. даже аббат Сент-Олбанса мог заявить, что «король не знает над собой ничьей власти в пределах королевства».

Преимущественно английскими по своему характеру были два проявления религиозного рвения вне церковных институтов в позднесредневековой Англии: модные течения благочестия оставались строго ортодоксальными в богословии, тогда как движение лоллардов, вдохновленное Джоном Уиклифом, было еретическим. В XIV в. резко усилился интерес к мистическим и наставительным сочинениям, большинство которых было написано в Англии во второй половине столетия, привлекая увеличивающуюся грамотную аудиторию. Их авторы принимали как само собой разумеющееся учение и обряды Церкви, но предпочитали личное, интуитивное благочестие, сфокусированное на страданиях и смерти Христа, Деве Марии и житиях святых, собранных в «Золотой легенде». Зачастую они были отшельниками, рекомендовавшими своим читателям созерцательную жизнь. Самыми популярными благочестивыми трудами были сочинения йоркширского отшельника Ричарда Ролла, а позднее — затворницы Юлианы Нориджской. «Книга Марджери Кемп», духовная автобиография жены горожанина из Линна, демонстрировала добродетели, к которым стремились миряне, мужчины и женщины, а также описывала откровения, видения и состояния экстаза, при помощи которых они достигались. Такие миряне, как Генрих, герцог Ланкастерский (написавший в 1354 г. собственный благочестивый труд на французском), такие благочестивые женщины, как леди Маргарита Бофор, мать Генриха VII, предавались интенсивной духовной жизни, устав от бесплодных богословских споров, однако их не привлекала неортодоксальность лоллардов, духовные корни которых в общем имели то же происхождение.