гроба. «Смерть в трясине… и вроде ребенок почти… вот и верь после этого вообще в каких-то богов», ― сказал за работой самый старый, и даже довольно набожный Арнст не стал его одергивать.

Едва забравшись в карету, Вальин снова лишился чувств и мучился лихорадочным бредом весь остаток пути. Снились ему то звезды в траве и в небе, то незабудки у моря, то мальчишка, чей рот медленно забивался тиной. В краткие мгновения просветления Вальин раз за разом спрашивал: «Тело… здесь?» – и шарил вокруг. На него, кажется, смотрели с ужасом, но послушно кивали, напоминая, правда: «Тело в другом экипаже, господин».

Он смутно помнил теплый вечер, когда они все-таки прибыли. Стук копыт перестал терзать воспаленный рассудок, зато маршевая ходьба и лязг алебард о ступени ― начали. Делегацию встречал целый отряд, все как один высокие и поджарые. Часть нуц, часть ― полукровки, бледные, но с золотыми глазами. Вальин собрал все мужество, чтобы приветствовать их. Но едва он открыл дверцу кареты, встречающие отшатнулись ― похоже, решили, будто перед ними шан’ во плоти. Лишь спустя несколько мгновений капитан, тоже златоглазый полукровка, все понял и шагнул вперед, протягивая руку не то для пожатия, не то чтобы помочь. Вальин выдавил улыбку, пробормотал: «Нет, не тревожьтесь, не пугайтесь, а еще мы…» Он не закончил. Свет опять померк.

Вальин приходил в себя еще несколько раз, когда его чем-то отпаивали и растирали, куда-то укладывали. Но мир так вертелся, что удержаться в нем не получалось. Лица сливались, почти все были черные и златоглазые, изредка ― знакомые: Арнст или медик. Вальин искал другое лицо, но тщетно, Эльтудинн бывал рядом ― но именно когда бывал, веки не размыкались, получалось только слышать и узнавать по голосу. Слова все были похожими: «Держись»; «Потерпи»; «Выпей». Похожими были и ощущения: горячие ладони легко касались волос, скул, приподнимали голову, подносили ко рту кубок с чем-то похожим на вино с кровью. Один раз Вальин все же сумел ненадолго открыть глаза, которые тут же заслезились от боли ― даже незрячий. Эльтудинн тогда слабо улыбнулся, наклонился и, кажется, поцеловал его в лоб, а потом, осторожно обняв, вдруг прижал к себе. Шепнул: «Спасибо тебе». За что?.. И все снова погасло.

Он боролся с недугом почти сэлту, но победил. Встал здоровым, с ясной головой. В честь этого устроили пиршество, где, к удивлению Вальина, темные и светлые уже сносно общались. Сам Эльтудинн говорил с ним о многом… но не о странном нежном поступке и не о… другом. А потом, присмотревшись, Вальин увидел на нем цепочку с необычным цветочным плетением. С шеи того мертвеца.

Он не смел ничего спрашивать, больше не разрешал себе гадать ― хотя у болота все почему-то показалось кристально ясным, точно правду шептали на ухо. Теперь же один за другим он лишь ловил взгляды, за которыми было что-то неозвучиваемое, точно не при всех. Он ждал. Ждал день, два, три, что они общались, гуляли по окрестностям, говорили с народом. В серале все тоже было как-то… странно. Например, очаровательная Адинна, служанка-нуц, которую приставили к Вальину, постоянно целовала его руки, начинала ни с того ни с сего плакать, тоже повторяла иногда: «Спасибо, маар». И пока Арнст озадаченно уверял: «Она в вас явно влюбилась», Вальин чувствовал: дело в ином.

Объяснения он ждал и сегодня ― Эльтудинн обещал зайти. До заката, но закат уже догорал. Впрочем, Вальин не злился на это опоздание: небо заворожило его. Красоту не хотелось портить горькими разговорами, а что-то подсказывало: разговор получится горьким. Он поднял с пола кубок, полный пахнущей серой воды. Охнул в отвращении, но сделал пару глотков. Поставил назад и страдальчески зажмурился, перебарывая рвоту: жуткая мерзость, и привкус тоже кровавый, хотя там крови нет. Воду эту ему велели пить и утром и вечером каждый день, обещая, что она надолго облегчит недуг.

За спинкой софы раздались шаги, а потом знакомая фигура показалась у изголовья, закатный свет блеснул на крупных золотых серьгах. Вальин поспешил принять самый бодрый вид: Эльтудинн раз за разом забавлялся его неспособностью с каменным лицом выпить всего-то кубок целебной воды, это страшно сердило. Но сейчас, благо, он не стал отпускать никаких шуток, улыбнулся скорее сочувственно и присел рядом. Вальин немного подвинулся, кивнул в знак приветствия.

– Как себя чувствуешь? ― тихо спросил Эльтудинн, опуская руки на его согнутые колени и пристраивая сверху подбородок. Валь-ин ничего не имел против этого дружеского жеста, лишь в очередной раз удивился естественному, абсолютно здоровому жару кожи, свойственному всем нуц, и улыбнулся.

– Вашими силами.

– Хорошо. Рад это слышать.

Они замолчали, и в этом молчании, как и в прямом взгляде, скользящем по лицу, Вальин быстро почувствовал напряжение. Да, все верно, Эльтудинн здесь не просто так. Опять в воздухе разливается что-то безмолвное, но важное, что-то, на что нужно решиться, что-то, что пытаются отмерить и взвесить. Что-то… болезненное. Ждать было сложно, тревожно, и, просто чтобы как-то отвлечься, Вальин все-таки сказал:

– Какая же гадкая у вас вода и какие красивые закаты.

Эльтудинн вздрогнул, поднял брови, выдав растерянность, но тут же рассмеялся ― и вроде бы рассмеялся искренне, даже облегченно.

– Двойственность жизни во плоти. ― Он покосился на кубок. ― Не пьется?

– Я бы добавил меда, ― признался Вальин. ― Или сахара.

– Нельзя, ― покачал головой Эльтудинн. ― Но можно зажать нос.

Вальин вздохнул и поморщился, чуть откинул голову на подушку. Эльтудинн все вглядывался в него, подаваясь вперед. Мелькнула привычная мысль: Арнст, прочие… хорошо, что они не бывают рядом в такие моменты. У них и так много вопросов к доверию, которое короли друг к другу проявляют, не только в решениях, но и в близких контактах. Для друзей, учителей, соратников и родных на Общем Берегу обыденны объятья, прикосновения к лицу или волосам, порой даже поцелуи ― хотя бы в лоб, в руку, в щеки, у кого-то и в губы. Но конечно же, они не обыденны для врагов.

– Ты опоздал, ― все же сказал Вальин и глянул на облака, наливавшиеся первым синим сумраком. ― Все самое красивое кончилось.

И снова Эльтудинн промолчал, но глаза отвел. Не виновато. Задумчиво. Ответ можно было прочесть: «Мне понадобилось время, чтобы себя уговорить». Вальин потер лоб. Пальцы не нашли свежих язв, только давние рубцы, и в сердце снова шевельнулась благодарность ― вспомнились повязки, которыми обмотали его лицо в