– Больше ничего?

– Ничего, – кивнул Чабби, – если не считать, что Фред Коукер побежал в банк и положил на сберегательный счет полторы тысячи долларов.

– Откуда знаешь?

– Третья дочка моей сестры в банке работает.

На душе кошки скребли, но я старался не подавать виду и с жизнерадостной физиономией скомандовал:

– Не будем расстраиваться. Лучше займемся сборкой насоса, чтобы до завтра успеть.

Водяную помпу перенесли в пещеру. Чабби в одиночку отправился к вельботу и вернулся с длинным брезентовым свертком.

– Что у тебя? – поинтересовался я.

Помявшись, Чабби развернул брезент. Там лежал мой карабин с дюжиной запасных магазинов в небольшом рюкзаке.

– Подумал, может, пригодится, – буркнул он.

Я закопал оружие в роще, в неглубокой яме рядом с ящиками гелигнита, и вернулся монтировать насос. На душе малость отлегло.

Работали долго, при свете газовых фонарей, и за полночь помпу с мотором перенесли в вельбот, где прикрутили болтами к самодельной деревянной опоре в центре лодки. Мы с Анджело продолжали монтаж и по пути к рифу, и в заводи. Наконец насос был готов к испытаниям.

Чабби, Шерри и я опустились на дно и через амбразуру протащили жесткий черный шланг к трюму. Я похлопал Чабби по плечу, показал на поверхность, и он начал подъем.

Следующая часть операции была детально продумана. Мы с Шерри остались на пассажирской палубе, Чабби забрался в вельбот и запустил насос. Шланг со слабым шумом завибрировал. Стоя у пролома в трюм, я водил открытым раструбом по завалам сгнившего груза, а Шерри направляла на них луч фонарика. Помпа со своей задачей справлялась, и там, где вместе с водой всасывались гниль и мусор, возникали небольшие завихрения.

На такой глубине мощность бензинового мотора позволяла насосу перекачивать тридцать тысяч галлонов воды в час – объем немалый. За считанные секунды я подготовил себе рабочую площадку, да и видимость оставалась хорошей. Ударами ломика можно было отбивать от слипшейся массы куски побольше и оттаскивать в сторону. Пару раз пришлось использовать тали, но в основном я продвигался вперед, расчищая дорогу шлангом и ломом.

Прежде чем подняться для замены воздушных баллонов, мы переместили пятьдесят кубических футов груза, и на поверхности нас встретили как героев. Анджело пришел в полный восторг – он набрал целое ведро пуговиц, гвоздей, женских украшений, латунных воинских знаков различия, медных и серебряных монет того времени, которые остались в фильтре после процеживания. Вельбот окружало мутное, грязное месиво, но даже Чабби был доволен.

Мне не терпелось вернуться на фрегат, да и Шерри проявила такую настойчивость, что пришлось пожаловать Чабби наполовину недокуренную сигару и снова отправиться на дно.

Не прошло и четверти часа работы, как я наткнулся на стоящую торчком деревянную клеть, похожую на те, что уже попадались. Хотя древесина стала мягкой, как пробка, швы были усилены прибитыми гвоздями полосками бандажного железа, и первая доска поддалась не сразу. Следующая планка оторвалась легче, показалось содержимое – спрессованные и разложившиеся растительные волокна. Большой пучок едва не забил сопло шланга, но постепенно его затянуло наверх. Потеряв интерес к ящику, я хотел переместиться, но Шерри замотала головой, толкнула меня в плечо и не сводила фонарика с малопривлекательной груды волокон.

Впоследствии я спросил, чем объяснялось такое упорство. Захлопав ресницами, Шерри с важным видом объяснила:

– Женская интуиция, дорогой. Тебе не понять.

По ее настоянию пришлось снова заняться ящиком, захватывая пучки поменьше, чтобы не засорить шланг.

В глубине, под снятым шестидюймовым слоем волокон, что-то блеснуло. От предчувствия все сжалось внутри, и я нетерпеливо выломал из ящика дополнительную доску. Работать стало легче. Медленно, слой за слоем убирал я волокна, догадываясь, что это солома для упаковки. Как становящийся явью сон, проступил искусно обработанный металл. Шерри вцепилась мне в плечо.

Показались свирепо оскаленная пасть с огромными золотыми клыками и выгнутым языком, уши, прижатые к отполированному черепу, и широченный, как мои плечи, могучий лоб, посреди которого зияла единственная пустая глазница, придавая звериной морде трагическое выражение незрячего мифического божества. Испытывая почти благоговейный трепет при виде изумительно вылепленной и отлитой тигриной головы, я спинным мозгом ощутил скользкий холодок и невольно огляделся, словно верил, что в недоступной глубине трюма затаились духи могольских раджей – хранителей трона.

Шерри снова стиснула мне плечо. Я перевел взгляд на золотого идола, но от страха с трудом заставил себя продолжить расчистку завалов вокруг него. Работать приходилось крайне осторожно – малейшая царапина нанесла бы непоправимый ущерб ценности и красоте изваяния.

Пришло время заканчивать работу, и мы отплыли назад – хотелось видеть голову и плечи тигра на расстоянии. Луч фонарика отразился от блестящей поверхности россыпью золотистых стрел, трюм засиял, превратившись в неведомое языческое капище, но как только мы с Шерри ушли навстречу солнечному свету, снова погрузился во мрак и тишину.

Чабби сразу понял важность происходящего, однако вопросов не задавал. Мы освободились от снаряжения. Я закурил сигару и глубоко затянулся, не трудясь смахивать капли морской воды, стекавшие с мокрых волос по лицу. Позабыв про нас, Шерри предалась тайным мыслям и ушла в себя.

– Нашли? – наконец спросил Чабби.

– Нашли, – произнес я неожиданно хриплым, надтреснутым голосом.

Анджело, занятый аквалангами и не сразу уловивший перемену настроения, метнул быстрый взгляд в нашу сторону, хотел что-то сказать, но передумал, осознав напряженность момента.

Все молчали, не в силах вымолвить ни слова. Я и не представлял, что все произойдет именно так. Шерри с неохотой, как-то отчужденно, посмотрела на меня.

– Пора домой, Гарри, – сказала она.

Чабби привязал к шлангу буй, сбросил его за борт – на следующий день заберем, – включил передачу и развернулся в сторону протока.

Шерри села на банку рядом со мной. Я обнял ее за плечи, и мы всю дорогу молчали, пока не уткнулись в белый прибрежный песок острова.

На закате мы взобрались на ближайшую от лагеря вершину и, прижавшись друг к другу, следили, как меркнет над морем свет и черная тень наплывает на заводь у Пушечного рифа.

– Я чувствую себя виноватой, – прошептала Шерри, – как после ужасного святотатства.

– Вот и я тоже…

– Тигр… Он словно живет какой-то своей жизнью. Странно – мы нашли голову раньше всего остального. Только что ничего не было, и вдруг эти клыки… – Шерри содрогнулась. – Но глубоко внутри сидит такое приятное чувство удовлетворения. Трудно объяснить: плохое, хорошее – все перемешалось.

– Понимаю, я испытал то же самое.