– Эй, знать меня – это любить меня[118], – протяжно ответил он.

– Я не могу говорить. Мерлин потерялся.

– Так я это и пытаюсь тебе сказать, если ты чуток придержишь свой третьесортный сарказм. Весь мир пусть думает обо мне, что я потасканный, спесивый, брошенный выродок... но не твой сын. Он здесь, со мной, в пабе.

– Слава тебе господи! – Меня чуть не сдуло от облегчения. – А почему он с тобой?

Мама говорила мне, что Арчи переехал в комнату над одним из кэмденских «задрипанных, буколически зачумленных, но очаровательных» пабов.

– Сдается мне, ты лучше у него самого спросишь.

– Арчи, я понимаю, что многого прошу после того, как я с тобой обошлась, но не мог бы ты его привезти? Я сама не могу уехать. Я в Вестминстерском дворце. У Джереми большое событие. Я тебя впишу в список гостей. Возьми с собой удостоверение личности, паспорт, права или что-нибудь еще, ладно?

Я быстро сбросила звонок – надо было отозвать семейных гончих. Оставила маме и Фиби сообщения на автоответчиках: «Мерлин нашелся», добавила имя Арчи в список гостей, после чего нырнула в бокал с шампанским.

Когда минут через сорок на террасу бочком пробрался Арчи, фасонно совершенно не уместный в «стетсоне», ковбойских сапогах и черных джинсах, я вперилась в пространство за его спиной. Увидев плетущегося за ним Мерлина, я антилопой понеслась через весь зал и со всей силы прижала сына к себе. Его волосы пахли светом дня. Злилась я жутко, но любовь застила мне мир. Все еще пребывая в глубинах Мерлинленда, я вдруг учуяла острый, необузданный, теплый запах пота, смешанный с густым духом бензина и сигарет, – Арчи. Меня поразил скорбный аккорд, который издали струны моего сердца. Я списала его на несварение от перебора с закусками.

– Загорелая какая, – промурлыкал Арчи.

– Серьезно? – изумленно спросила я.

– Ага. Видно, отраженный свет славы твоего бывшего.

– Ха-ха.

Я бы, может, потрепалась еще, но тут Джереми выбрался из толпы трепетных обожателей и приобнял Мерлина за плечи:

– Мерлин, мы за тебя изволновались все до чертиков. Ты как, старина?

Мерлин улыбнулся, но взгляд его не расслабился. Он метался по залу. Джинсовая куртка на нем выглядела так, будто она его носит, а не наоборот.

– Так зачем ты поехал к Арчи? – продолжал Джереми. И мрачно: – Он тебя заманил?

Бешенство Арчи было сдержанным, но монументальным. Хоть оба и были вне себя от ярости друг на друга, из-за кишевших вокруг журналистов беседа продолжилась в ровных тонах.

– Пацану был нужен отцовский совет, – произнес Арчи вполголоса – тяжело и устало-озлобленно.

– Хочешь сказать, я плохой отец? – прошипел Джереми в ответ. – Мой сын очень счастлив.

– Ага... Ты сам пока не нанес ему вреда, но с чего он тогда сам себе вредит, ума не приложу, – саркастически парировал Арчи.

– Это низко – использовать ребенка, чтобы опять влезть в жизнь и душу Люси. – Джереми вскипел.

– Правда? – переспросил Арчи со спокойной задумчивостью.

– Правда? – переспросила я Арчи подозрительно, не зная, что и думать.

Водянистый февральский свет посверкивал в окнах, смотревших на реку, и ложился мозаикой пятен и бликов на лицо Арчи. Я никак не могла прочесть, что на нем написано.

– Думаю, твоей маме есть что на это сказать, Люси.

– Ты говорил с моей мамой? – Я снова удивленно пригляделась к нему.

– Я позвонил ей сообщить, что с Мерлином все в порядке. Она сейчас приедет. Да вот же она.

Прибыла моя мама в малиновых шароварах, пробралась к нам сквозь море серого и полосатого. С торжествующим видом, не говоря ни слова, сунула мне в руки какую-то брошюру. Мне понадобилась пара мгновений, чтобы сфокусироваться, – и вот наконец фотография приобрела четкость. Джереми, Мерлин и я. Из тех снимков, которые Джереми сделал перед Рождеством у себя в гостиной. Из тех, которые он желал разместить у себя на столе и в личном альбоме.

– Один мой приятель из Национального треста прислал мне это из твоего избирательного округа, Джереми. Ты, видимо, думал, что мы этого никогда не увидим. Позвольте прочесть заголовок. «Дела семейные. Куда без семьи?» Может, для начала – в почтовые ящики чужих людей. – Мама буквально выла от насмешливого презрения. – «У моего сына – особые нужды, и это делает его еще более особым, – продолжала она. – Это моя работа – заботиться о маленьком народе».

Я с сомнением уставилась на Джереми:

– Почему ты не обсудил это со мной?

– Ой, Люси, прости, пожалуйста. Я правда собирался, милая. Но так жутко был занят, что вылетело из головы. Фотографии получились такие обаятельные, что нашему партийному политтехнологу страшно захотелось их использовать. Ты посмотри, какой красавец Мерлин! Я хотел показать нашему сыну, как я им горжусь. – И он вновь возложил уверенную руку на Мерлиновы напряженные плечи.

– Заебись как трогательно, – встрял Арчи. – Оно, понятно, не имеет никакой связи с тем фактом, что бездетный политик популярен в народе примерно так же, как японский китобой.

– Не трать на него силы, – сказала Арчи моя мама. – Политика ни пристыдить, ни унизить. Это раньше говорили «стыд и срам», а теперь – «политический вес».

В наш кружок со всей изящностью океанского лайнера, налетающего на айсберг, вторглась мать Джереми с бокалом шампанского.

– Ах, как прекрасно вернуться в родные пенаты! – воскликнула она. – Я только что слышала – премьер точно заглянет!

Мамина улыбка воинственно и осуждающе сузилась. Она взмахнула брошюрой и сунула ее Веронике в подогретое алкоголем лицо:

– Вы знали об этом, Вероника?

Вероника огладила свою твидовую юбку, как непослушную зверушку.

– Конечно. Я сама это предложила. Политикам необходимо разыгрывать карту семьи, желательно – вызывать сочувствие, это очень импонирует среднему классу. Это делает наш имидж более... – она поискала подходящее слово, и слово это было ей явно чужеродным, – человечным.

– Но что может быть менее человечным, чем обсуждать проблемы собственного ребенка с посторонними людьми ради политической выгоды? – Мама окинула семейство Бофор взглядом тонкогубого осуждения.

Вероникин натянутый выговор в лучших традициях рождественского приветствия королевы стал еще более выраженным.

– Многие опросы населения показывают, что Джереми недостает сострадательности. Партийный политтехнолог предложил сделать фотосъемку с его участием в местной спецшколе. «Есть идея куда лучше, – сказала я ему. – У нас есть спецребенок!!!» – Она метнулась к проходящему официанту и стащила куриный шашлычок. – У Сары Пейлин дочка-подросток беременная. У Кэмерона был ребенок-инвалид, он умер... – Предмет разговора так ее воодушевил, что она принялась дирижировать незримым оркестром, размахивая кебабом, совершенно не обращая внимания на обалделых нас. – У Джо Байдена жена погибла в автокатастрофе, по-моему[119]...