— Я уже обратила внимание на то, как Уильям рисовал мемориал Святого Томаса, — объяснила Эди.

— А! Подающий надежды художник.

— Ну да, скорее подающий надежды вымогатель, — ответила Эди, понизив голос до шепота. — Он не согласился взять карандаш в руку меньше чем за пятьдесят долларов. Поскольку нам нужно изображение, для того чтобы расшифровать указание Филиппы, я согласилась на его грабительские условия.

Секунды текли в полном молчании. Кэдмон то и дело беспокойно сверялся с часами, надеясь, что молодой художник завершит свой шедевр до того, как служители погонят их к ближайшему выходу.

— А что произойдет, когда мы наконец найдем Ковчег? — спросила Эди, не отрывая взгляда от четырехугольного золотого ящика на витраже.

Этот же самый вопрос я уже задавал себе самому, любимая.

Но ответа не было. Лишь нарастающее возбуждение.

Ковчег Завета.

Воистину, что-то из мечты.

Молодой художник, так и не вымолвив ни слова, вырвал из альбома лист и подошел к Эди, молча протягивая рисунок. Та вручила ему несколько американских банкнот. Совершив сделку, она поблагодарила Уильяма за услугу.

— Посмотрим, что он там намалевал за пятьдесят долларов, — пробормотала она, когда художник молча удалился.

Изучив рисунок, Кэдмон остался доволен.

— Я бы сказал, что это просто превосходно.

Обрадованный тем, что все идет хорошо, он следил за игрой пестрых бликов, раскрасивших лицо Эди в золотистые и синие цвета, и, забывшись, сказал вслух первое, что пришло на ум:

— Не хочешь быстро перепихнуться?

— Что? Здесь? — широко раскрыла глаза Эди. — Прямо посреди Кентерберийского собора?

Она настолько быстро надавила на тормоз, отказываясь от его предложения, что Кэдмон буквально ощутил запах горелой резины. Хотя отсутствие энтузиазма со стороны Эди лишь еще больше распалило его пыл.

— Мы тут прошли мимо одной укромной ниши у алтаря…

— Ты что, спятил? Если ты еще не заметил, искуситель, мы в соборе!

— Ничего такого, что Всемогущий не видел бы уже несчетное число раз, — улыбнулся Кэдмон. — Ну же, Эди, неужели ты не сможешь уделить мне чуток времени?

— Только не в присутствии всех этих ангелов и святых, наблюдающих сверху. — Эди подчеркнуто взглянула на фигуру с нимбом на ближайшем витраже. — Но, чтобы ты не считал меня безнадежной занудой, быть может, я искуплю свою вину, перепихнувшись в гостинице.

Услышав эти слова, Кэдмон схватил Эди за руку, поспешно увлекая к выходу.

— Мы прошли мимо гостиницы на Мерсери-лейн. Если поторопиться, через полчаса мы уже будем под одеялом.

— Это не «Савой», но, с другой стороны, и не ночлежка, — заметил Кэдмон, оглядывая скромное помещение.

Эди посмотрела на железную кровать.

— И что?

— Полагаю, сначала нужно что-нибудь выпить. Нет, еще лучше, давай отбросим ненужные любезности и перейдем прямо к делу, хорошо? Стоя или лежа? Выбирай ты, любимая.

Задумавшись на мгновение, Эди остановилась на первом…

Натянув брюки, Кэдмон наклонился и подобрал с вытертого ковра кружевные трусики. Чувствуя себя неуютно, он протянул их Эди. Смущенный вопиющим отсутствием утонченности, оглянулся на несмятую кровать.

Можно было бы сделать все лучше. В следующий раз все будет сделано лучше.

Он всегда тешил себя тем, что очень заботливо относится к своим возлюбленным. Но сейчас, по какой-то необъяснимой причине, действовал, повинуясь животным инстинктам, вел себя словно одержимый тестостероном самец.

— Мне просто нужно… э… понимаешь… немного освежиться. — Красная, как свекла, Эди указала на дверь ванной.

— Ну… хорошо.

Через минуту в ванной открылся кран, затем последовала невнятная жалоба на отсутствие горячей воды. Не найдя свободного номера в гостинице, Эди и Кэдмон были вынуждены остановиться в частном доме. Единственная комната находилась на мансардном этаже. В стремлении добавить хоть какое-то обаяние этому тесному помещению, внушающему клаустрофобию, обе стены и наклонный потолок были обтянуты голубой тонкой тканью, с резвящимися девицами в юбках с фижмами и печальным Пьеро прямиком с полотен Ватто.[42]

— Ну что, взглянем на витраж? — предложил Кэдмон, когда Эди вышла из ванной.

— План неплохой. Поскольку стола здесь нет, как насчет того, чтобы пододвинуть к кровати вон ту деревянную скамью?

Кэдмон послушно пододвинул к кровати указанную скамью, и они с Эди уселись рядом, касаясь друг друга плечами. Перед ними лежали разложенные на скамье рисунок витража, переписанная от руки копия четверостиший Филиппы, чистый лист бумаги и два карандаша.

— Когда имеешь дело с шифром, лучшим правилом является «заглядывать под каждый куст», — напутствовал Кэдмон. — Тюрьмы полны убийц и воров.

— Не поняла, к чему ты это?

— Ищи очевидное. Каждое звено в цепи может быть важным.

— Ну, хорошо, смысл двух гусят в корзине очевиден, ты не согласен?

— Верно. Но почему их двое? Нам известно, что один гусь изображает верную жену Филиппу. А второй?

— Понятия не имею, — пожала плечами Эди. — Но то, что Филиппа целенаправленно привела нас в Кентерберийский собор, позволяет предположить, что она передала Ковчег церкви. Не надо забывать также то, что витраж изображает Святое семейство в иерусалимском храме.

Какое-то время Кэдмон обдумывал это предположение. Хотя оно казалось весьма правдоподобным, что-то в нем было не так.

— «Я не знаю, как такие невзгоды могут служить миру», — прочитал он вслух строчку последнего четверостишия. — Очевидно, Филиппа связала чуму с неправедным сокровищем, которое привез из Святой земли ее муж. Прилежная католичка, она не стала бы обременять церковь этой самой «невзгодой».

Поднявшись с кровати, Эди подошла к единственному в комнате креслу, громоздкому сооружению, обтянутому гобеленом, повторяющим узор на обоях, взяла с него сумку и из бокового кармана на молнии достала пилку для ногтей:

— Я сломала ноготь.

Почувствовав, что у нее нет настроения разгадывать смысл рисунка, Кэдмон задумчиво уставился на скамью. На самом деле он нисколько не был удивлен отсутствием у Эди энтузиазма: события минувшего дня оказали на нее тяжелое воздействие.

— Ты будешь встречать Рождество со своей семьей?