У нее было только две возможности: покориться или сражаться. Эди рассудила, что в любом случае, после того как все закончится, она умрет.

При этой мысли у нее зазвенело в ушах, а грубое небритое лицо насильника-убийцы расплылось перед глазами.

«Покорись, — приказал ей внутренний голос. — Покорись, и ты, может быть, останешься в живых. А если останешься в живых, возможно, тебе удастся схватить пистолет с каминной полки. А если схватишь пистолет, ты пристрелишь ублюдка».

Приняв решение, Эди стиснула зубы и уставилась в потолок.

Протиснув руку между прижатыми друг к другу телами, громила расстегнул свои брюки. И тут у него завибрировал сотовый телефон: Эди ощутила пульсацию своим обнаженным бедром.

— Твою мать! — высвободив руку, он достал с пояса вибрирующий аппарат и предупредил, приподнимаясь на локтях: — Ни звука!

Обрадованная тем, что хоть какая-то часть его веса перестала на нее давить, Эди послушно кивнула.

— Бракстон слушает. Так точно, сэр, я ее взял. — Верзила нахмурился, сдвигая брови к переносице. — Нет, сэр, с ней все в порядке… слушаюсь, сэр… Я буду с ней на месте через пятнадцать минут.

Окончив разговор, он захлопнул телефон и закрепил его обратно на ремень. Пробормотав себе под нос самые грязные ругательства, какие только слышала Эди, схватил ее за руку и рывком поднял с кровати.

Она понятия не имела, с кем он только что разговаривал, и ей было все равно. Главное, она получила небольшую отсрочку.

Не выпуская руку Эди, убийца потащил ее к каминной полке и забрал пистолет. Затем толкнул в открытую дверь ванной и приказал, указывая на кучу одежды на крышке унитаза:

— Одевайся!

Наклонившись, Эди подняла с пола лифчик.

— Можно мне хотя бы вытереться? Я до сих пор вся мокрая.

— Сучка, неужели ты думаешь, что мне есть какое-то дело до этого?

Вне всякого сомнения, он самый настоящий самодовольный осел.

Стыдясь своего недавнего поведения, Кэдмон надеялся только на то, что искреннее извинение поможет успокоить бурные воды. Если же этого не хватит, придется задабривать Эди жарким из ягнятины и пудингом с кардамоном.

Он взглянул на зажатый в руке бумажный пакет, надеясь, что предложение мира приведет к улучшению отношений. А улучшение отношений приведет к чему-то определенно более интимному. Более романтичному.

Поднимаясь по стоптанным ступеням, ведущим в мансарду, Кэдмон гадал, настанет когда-либо день, когда он сделает полное признание. Когда свободно и открыто расскажет Эди о боли потерянной любви, о жажде возмездия, об отмщении, за которым последовал насыщенный алкогольными парами туман. Ему хотелось верить, что Эди, которой самой пришлось столкнуться в жизни с множеством трудностей, его поймет. И, может быть, даже простит.

— И очень кстати будут теплые, страстные объятия, — со смехом произнес он вслух.

Все еще смеясь, поднялся наверх, и тут веселье застряло у него в горле.

Дверь в комнату была приоткрыта.

Опасаясь того, что увидит за порогом, Кэдмон настежь распахнул дверь и прошел в комнату. С первого взгляда он понял, что здесь происходила отчаянная борьба, — на смятом покрывале темнело большое пятно. Поставив пакет на комод, Кэдмон приблизился к кровати, с гулко колотящимся сердцем потрогал влажное пятно и облегченно вздохнул. Это была не кровь.

Эди Миллер еще жива.

Конечно, дела ее плохи, но она определенно жива.

И за это, Господи, я от всего сердца тебя благодарю.

Краем глаза он увидел на полу рядом с кроватью перевернутую сумку с эмблемой авиакомпании «Верджин», затем обвел взглядом всю комнату, ища записку похитителей.

Записки не было. Но Кэдмон и без клочка бумаги с нацарапанными наспех словами понял, что на самом деле похитителям был нужен он.

Оглушенный этим великолепно обставленным похищением, Кэдмон вошел в ванную, направился прямиком к раковине и, включив холодную воду, сполоснул лицо.

Ситуация знакомая: ждать дальнейших инструкций, рано или поздно с ним свяжутся. Если похитители с самого начала собирались убить Эди, они оставили бы ее труп здесь в качестве предостережения. Но окровавленного распростертого тела не было. Похищение — лишь средство достижения нужной цели.

Взяв аккуратно сложенное полотенце, Кэдмон вытер лицо.

Делая глубокие, размеренные вдохи и выдохи, он вернулся в спальню. И снова осмотрелся вокруг, ища все, что можно было бы использовать в качестве оружия. Когда придет время столкнуться лицом к лицу с врагом, ему не хотелось оказаться безоружным. Его взгляд остановился на кресле. Том самом кресле, где сидела Эди, обрабатывая пилкой сломанный ноготь.

Кэдмон не помнил, чтобы она возвращала пилку обратно в сумку. Он подошел к креслу. Пилки нигде не было. Сунул руку под подушку, но так ничего и не нашел. Тогда он снял подушку, и там, рядом с двумя заплесневелыми ломтиками картофельных чипсов и карамелью в обертке, тускло блеснула в свете лампы пилка для ногтей. Хотя ее едва ли можно было назвать остро наточенным мечом, это было хоть что-то.

Кэдмон положил подушку на место.

Проклятие, как же ему хотелось выпить! Выпить, чтобы…

Даже думать не смей об этом. Ты встречаешься с врагом. Без доспехов. Без оружия — пилка для ногтей не в счет. Только твоя голова.

И жгучее желание спасти женщину, о которой он уже начал думать как о своей.

Опустившись в мягкое кресло, Кэдмон вдохнул экзотический аромат кардамона и тмина, смешанный с запахом лимонного шампуня.

Ждать…

— Я не собираюсь делать вам ничего плохого, — сказал Стэнфорд Макфарлейн, проводя Эди в комнату.

Она презрительно фыркнула: у нее еще были слишком свежи воспоминания о том, как ее чуть не изнасиловали.

— Да, и есть английскую говядину безопасно.

Эди обвела взглядом свою тюрьму и сразу же поняла, что находится на старой мельнице: в противоположном конце помещения сохранились огромные зубчатые колеса и шестерни механизма. Из-под половых досок доносилось журчание воды, и она рассудила, что мельница стоит на речке.

Затем перевела взгляд на мужчину, стоявшего перед ней. По ее прикидке, Стэнфорду Макфарлейну было под шестьдесят — возраст безжалостно выдавал седой «ежик» с ярко выраженной залысиной. Когда-то он, наверное, был привлекательным, но долгие годы, проведенные под палящим солнцем, превратили обязательные для его возраста морщины в глубокие борозды, что придавало его лицу выражение сурового гнома. При своем среднем росте Макфарлейн сохранил прямую военную осанку, полную властности, граничащей с самодурством. Эди подумала, что, когда он только начал делать в детстве первые неуверенные шаги, люди при виде его в страхе крестились.