достоинства, его влияние, которое он оказал на всю нашу советскую поэзию, бесспорны, и здесь что-либо доказывать не требуется. Ясно, что Пастернак это один из основных поэтов нашего советского времени, который всем здесь присутствующим и пишущим поэтам очень много дал[1061].

Он отнюдь не умалял «справедливости» критических откликов на поэзию Пастернака, но предлагал оценивать критику поэта ретроспективно. С этой точки зрения обсуждавшийся сборник вобрал в себя «наиболее бесспорные» тексты, «все то лучшее, что делает Пастернака большим советским поэтом»[1062]. Иначе говоря, Тарасенков настаивал на лояльном подходе к книге, подытожившей почти 35-летний период пастернаковского творчества. Кроме того, выдвижение Пастернака на Сталинскую премию могло мыслиться как бы в пику факту обращения С. Бауры в Нобелевский комитет с целью номинации поэта[1063]. Однако Поликарпов был настроен решительно против любого отступления от намеченного им списка и особенно против кандидатуры «клеветника» Пастернака. Чиновник стал настаивать на невозможности выдвижения в силу несоблюдения сугубо организационного момента:

Повод, который использует Тарасенков для выдвижения этой книги ссылкой на Бажана, Коласа и Исаакяна, не может быть принят, потому что во всех этих книгах есть стихи за 1945 год, а в книге, которая предлагается, нет ни одного произведения за 1945 год. Как вам известно, до этого года существовал порядок представления литераторов за выдающиеся многолетние заслуги. Этот порядок сейчас отменен. Представляются только за конкретные произведения, появившиеся в свет в год, за который присуждается премия. Книга, которая представляется, не содержит ни одного произведения, относящегося к 1945 г. хотя бы как повод для разговора. Поэтому ссылку, предложенную Тарасенковым, я считаю неубедительной[1064].

На стороне Пастернака выступил и Асеев, несколько лет назад уже пытавшийся инициировать премирование поэта сперва за стихи, а потом и за переводы из Шекспира, но после серьезной «проработки» не решавшийся на открытую поддержку «небожителя». Даже на этом заседании Асеев — как это видно из стенограммы — старался аккуратно подбирать слова:

Я не претендую на адвокатство в смысле защиты Пастернака, который гораздо сильнее меня во всех отношениях (!) и не нуждается в моей защите, но мне не понятно до сих пор, как мы относимся к нему. Почему, когда о Пастернаке начинается разговор, с шумом и досадой перелистываются страницы его книги и эта книга закрывается. Я хочу знать, можно ли говорить о Пастернаке[1065].

Такого же мнения придерживался и Антокольский, который выражал поддержку Пастернаку в деле соискания Сталинской премии «всем своим существом и всеми фибрами». Очевидно, что в планы партфункционеров не входило награждение поэта с неоднозначной репутацией: писательские начальники всеми силами пытались вынести вопрос о кандидатуре Пастернака за рамки актуальной повестки. По этой причине Сурков[1066] акцентировал незначительность этого случая, говоря о преувеличении Тарасенковым масштаба творчества поэта:

Что же касается кандидатуры Пастернака по существу, то это очень большой и не такой несложный вопрос, как здесь представил Тарасенков, поставив на одну доску Пастернака и Бажана. Здесь большая разница, включающая большой и тонкий комплекс вопросов, и упрощать такие вещи не нужно[1067].

На стороне поддержавших Пастернака выступил и Кирсанов[1068], однако тут же получил отпор от Софронова, который в весьма деликатной форме (что для него нехарактерно) указывал на ориентированность пастернаковской лирики на узкий читательский круг ценителей:

Можно напомнить поэму Антокольского, поэму Твардовского, Алигер, Асеева и т. д., если и с этой точки зрения подходить, то это не будет праздник для советской поэзии, как говорил Кирсанов, потому что для читателя, для всего народа это будет просто дезориентация, потому что Пастернак, при всей его большой талантливости, все-таки, не является выразителем советской поэзии.

<…>

Мне кажется, что выдвижение Пастернака, который является очень большим поэтом, все-таки в данный момент не имеет оснований и почвы, потому что Пастернаком за последние годы не создано произведений большого общественного значения, которые был бы приняты народом, которые брали бы очень большие темы. Мне кажется, что этого нет[1069].

Поликарпов оборвал обсуждение, сославшись на отсутствие формального повода для рассмотрения Пастернака в качестве одного из кандидатов на Сталинскую премию:

Я думаю, вопрос ясен. Должное Пастернаку отдали. Премий за многолетнюю литературную деятельность не существует. Прямой темы для конкретного разговора нет.

<…>

Имя Пастернака в данном случае подвергается обсуждению по совершенно непонятным мне здесь мотивам. Почему нужно имя Пастернака делать предметом обсуждения на Президиуме Союза писателей без всякого повода, потом из этого делать выводы, искать подспудные соображения и прочее. <…> я один из участников этого совещания и не могу признать серьезной попытку свести к формальным соображениям вопрос, за что присуждать Сталинские премии. За конкретные произведения этого года. Таких произведений нет у Пастернака. Поэтому весь этот разговор поднят [А. К. Тарасенковым] из любви к разговорам[1070].

На этом полемика была прекращена. Примечательно, что выступавшие на заседании буквально разделились на апологетов[1071] (Тарасенков, Асеев, Антокольский) и критиков (Поликарпов, Сурков, Софронов) Пастернака при том условии, что его гениальность и, что еще важнее, художественная ценность его лирики не ставились под сомнение ни одной из оппонирующих групп. Этот эпизод показателен той разницей в отношении к институту Сталинской премии, которая существовала в послевоенную эпоху. Если одни видели за высшей советской наградой способ поощрения действительно талантливых авторов за их выдающиеся произведения, то другие воспринимали ее как один из главных инструментов формирования сферы советской официальной культуры и амплитуды ее ценностных ориентаций.

На следующий же день, 19 марта 1946 года, в письме к Маленкову Тарасенков, указывая на полную некомпетентность Поликарпова в вопросах литературы, во всех подробностях описал случившееся на пленуме, посвященном обсуждению пастернаковского сборника:

Поликарпов проводит заседание правления с активом. Обсуждается выдвижение произведений на [С]талинские премии. Поликарпов заранее приготовил список. Если ораторы говорят не то, что угодно ему, он начинает кричать, прерывать их грубейшими репликами, лишать слова. Возмущенный Твардовский, на которого Поликарпов позволил себе прикрикнуть как на мальчишку, покидает собрание. Прения Поликарпов прерывает тогда, когда ему это угодно, кричит, цыкает на писателей, известных всей стране, как жандарм. Нет, право, такой обстановки не было даже при пресловутом Авербахе!..

Асеев, Антокольский, Кирсанов и я выставили кандидатом на [С]талинскую премию «Избранные стихи [и поэмы]» Пастернака, вышедшие в Гослитиздате в 1945 г. Поликарпов буквально сорвал обсуждение этого предложения, заявив, что в сборник включены стихи прежних лет и что поэтому обсуждение незаконно, дескать. Он просто прекратил