Когда из дворца вышел последний стражник, я обратился к своим воинам, сказав:

– Божья помощь всегда бывает с теми, кто выступает за правое дело. Вот потому-то мы и пришли сюда, не потеряв ни единого человека. Однако это только начало. Так сказал я, Нечиппа Бэрд!

– Дер-жава! – прокричали воины. – Нечиппа! Автокр-р-ра!..

А я верхом на лошади поднялся по мраморным ступеням дворца, еще раз поприветствовал своих верных соратников, они еще раз громогласно мне ответили – и только уже после этого я сошел с седла и двинулся во внутренние покои дворца. Правда, дворец без стражи – это уже совсем не дворец, а нечто вроде огромной, помпезной, запутанной мышеловки. Бедняжка мышь, пятнадцать лет тому назад попавшая сюда, теперь сидит в своей золоченой каморке на третьем этаже справа по лестнице налево поворот еще налево а потом уже направо, вцепилась в сыр, дрожит и думает о своей близкой и, что для нее еще ужаснее, неотвратимой смерти!

Однако на самом деле Цемиссий был тогда не один – он не спеша расхаживал по кабинету и диктовал писцу какой-то весьма маловажный документ касательно чиновничьих злоупотреблений в Ларкодском феме. То есть он делал вид, будто ему нет совершенно никакого дела до того, что творится в столице, и что его совершенно не впечатляет то, что я привел под его окна легионы, и что я сам, в конце концов, пришел прямо к нему. А он ведь прекрасно знал, зачем я пришел! И тем не менее он лишь рассеяно кивнул мне в знак приветствия, а затем вновь повернулся к писцу и как ни в чем ни бывало продолжил:

– А посему напомните ему, что я, великий и могучий государь, более не стану терпеть подобные нарушения, а собственноручно вычеркну его имя из Второй Почетной Книги, а самого его и всю его родню вплоть до четвертой степени родства повелю уморить посредством посажения на осиновые колья. Кроме того, еще хочу сказать…

– Цемиссий! – сказал я.

Он замолчал. И я продолжил:

– Ты призывал меня, и я пришел.

Он усмехнулся и сказал писцу:

– Ступай, ты пока что свободен.

Писец ушел. Цемиссий же стоял, опершись одной рукой о стол, а вторую держал на поясе – в том самом месте, где у настоящих мужчин крепятся ножны. Однако при тех просторных и бесформенных одеждах, в кои был облачен автократор, ножны смотрелись бы смешно. Да и обут он был не в красные сапоги, а в золоченые сандалии. И волосы у него были подстрижены на женский манер, пальцы до неприличия тонкие, холеные, а бородка очень редкая, как будто кто-то ее выщипал.

– Цемиссий, я пришел, – напомнил я. – И я хочу узнать, почему ты посмел нарушить данное мне слово?!

– А потому, – с усмешкой сказал он, – что это слово было вырвано из меня силой. Да, я обещал тебе, что открою ворота перед северными варварами, но я этого не сделал. Но я ведь так же обещал – сейчас это неважно, кому именно – я обещал, что не открою ворота перед тобой и твоими легионами. Но я открыл. Почему? Да потому, что в том и в другом случае я поступил так, как поступил, единственно ради того, чтобы оградить от неминуемых бед своих подданных.

– Но честь автократора втоптана в грязь! – гневно воскликнул я.

– Грязь смыть недолго, это пустяки. Зато я дважды спас Наиполь от разорения. И именно об этом и будет помнить мой народ.

– Народ не может помнить о том, чего не случалось.

– Конечно! И потому они не смогут вспоминать о том, какую блистательную победу ты одержал над северными варварами.

– Но эти самые варвары никогда не осмелились бы вступать в наши пределы, если бы знали, что будут вынуждены встретиться с Нечиппой! Однако вместо того, чтобы успешно противостоять вражескому нашествию, вышеупомянутый Нечиппа был вынужден сохнуть в Великой Пустыне.

– Но если бы Нечиппа не был отправлен туда, куда он был отправлен, он бы взбунтовал легионы, пришел в Наиполь, ворвался во дворец…

Я засмеялся и сказал:

– Что он в конце концов и сделал. Так чего ты добился, Цемиссий?

– Время покажет, брат.

– Брат! – снова засмеялся я. – Хвала Всевышнему, но я тебе не брат, иначе бы ты давно уже подло прикончил меня.

– О, нет, – улыбнулся Цемиссий. – Напрасно ты меня в этом подозреваешь. Ты слишком искусный и удачливый воин, Нечиппа, чтобы я мог позволить себе такую роскошь, как лишиться тебя. Мало того, я никому никогда не позволю причинить тебе хоть малейшее неудобство. Но и это не все: я прекрасно осведомлен и о том, в каких именно отношениях ты состоял с моей любимой и благословенной супругой вплоть до того момента, как ты отправился покорять Великую Пустыню. Но разве я хоть словом упрекнул тебя? Или ее? Да и как мне было ее упрекать? Ведь я же понимал: разве могла она устоять пред столь неистребимым искушением, как…

– Замолчи! – крикнул я.

Он замолчал… Но очень ненадолго! И вновь заговорил:

– И вот что получается, Нечиппа! Я – автократор, ты – архистратиг, то есть у нас с тобой одна судьба, ибо одна и Держава. И оба мы, не щадя своих сил, радеем за ее мощь и процветание. Да, к сожалению, порой между нами случаются досадные размолвки, недоразумения. Вот так и в этот раз: ты гневаешься на меня за то, что я, поцеловав руку варвару, убедил его покинуть наши пределы и тем самым лишил тебя удовольствия разгромить его бесчисленные орды. На самом же деле все было не так, ибо я унижался перед Старым Колдуном единственно ради того, чтобы еще хоть на некоторое, пусть даже на самое непродолжительное время задержать его под неприступными стенами нашей славной столицы, однако ему уже донесли о том, что ты, Нечиппа Бэрд Великолепный, спешишь тройными переходами – и он бежал самым постыдным образом!

Вот что он тогда говорил! Вот как он тогда нагло лгал! Бесстыжий лжец! Я задыхался от негодования! А Тонкорукий уже схватил две чаши, полные вина, одну из них взял себе, вторую протянул мне и сказал:

– Так выпьем же, брат, за тебя! За истинного и единственного спасителя Наиполя от беспощадного вражеского нашествия!

Но я стоял, не шевелясь. Эти чаши явно были заготовлены загодя, вино в одной из них отравлено! И я сказал:

– Мне кажется… – но тут же замолчал.

– Ты хочешь поменяться чашами? – спросил Цемиссий. – Да?

Но я молчал. Мне было стыдно признаваться в трусости. А он сказал:

– Тогда бери другую.

Я не взял. Но сказал:

– Если со мной, не допусти Всевышний, что-нибудь случится, то ты, надеюсь, знаешь, что тебя ждет?

– Да, безусловно, знаю, – совершенно спокойно ответил Цемиссий. – Я знаю даже больше: что будет со мной, если с тобой ничего не случится.

– Что?

– Ты убьешь меня. Вот прямо здесь. Ведь ты за этим и пришел. Но все равно я считаю своим святым долгом осушить эту чашу в честь того, одно имя которого привело неисчислимые полчища варваров в трепет!

Я прекрасно понимал, что он чудовищно неискренен. Но в то же время мне было приятно наблюдать за тем, с каким бесстрашием он движется навстречу своей смерти.