– Ты просто маленькая вороватая дрянь… – И мать свободной рукой дала Кэрол пощечину. От резкого движения она потеряла равновесие, упала навзничь и покатилась бы спиной вниз по лестнице, если бы Кэрол не успела ее подхватить. Она буквально на себе втащила мать наверх и выругалась:

– Вот дерьмо! – Сердце у нее стучало так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Она уже успела представить, как мать, вся скрюченная и переломанная, лежит у входной двери. Слегка ослабив хватку на костлявом старческом запястье, она окликнула ее: – Мам, ты что?

Но мать не отвечала. Она вдруг снова стала не просто безмолвной, но и невероятно далекой. Кэрол понимала, что лучше было бы свести мать в гостиную, усадить на диван и ласково с ней поговорить, но она боялась, что тогда, возможно, уже не удастся вновь заставить ее подняться наверх, в ванную. Она бережно обняла мать за плечи и, слегка подталкивая, помогла ей преодолеть последние ступеньки.

В ванной она первым делом стащила с матери туфли и носки. Затем сняла с нее грязнущий синий кардиган и, расстегнув молнию, бросила на пол не менее грязную зеленую вельветовую юбку. Вся материна одежда была покрыта какими-то подозрительными пятнами и засохшей пищей. Кэрол сняла с нее блузку, расстегнула чудовищно заношенный бюстгальтер, ставший совершенно серым, и ногой отшвырнула все это подальше в угол. Тело матери было покрыто прыщами, пурпурными пятнами воспалений и множеством темных родинок; а кожа была истончившейся и полупрозрачной, как старый пергамент, и сквозь нее, особенно на шее, на груди и на локтях, отчетливо виднелось переплетение темных вен и выпуклых сухожилий. Запах от ее тела исходил такой, что у Кэрол даже немного голова закружилась. Она попыталась представить, что ей просто предстоит вымыть какое-то животное, и, сняв с матери нижнюю юбку и трусы, усадила ее на край ванны. Затем одну за другой приподняла ее ноги и перенесла их в ванну, помогла матери привстать и опустила ее в теплую пенистую воду. Вельветовой юбкой Кэрол прикрыла кучу мерзкой грязной одежды, чтобы не видеть жутких коричневых потеков на трусах матери, и сказала себе: ничего, потом можно все это вынести на помойку. Она на минутку присела на крышку унитаза, чтобы передохнуть, а потом бодро сказала матери:

– Ну что ж, с одним делом мы справились.

Мать не ответила. Но, помолчав, вдруг произнесла:

– Раз в неделю мама наполняла горячей водой жестяное корыто. И первым всегда мылся отец, затем Делия, а потом уже я. – Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, сквозь стену, облицованную грязной белой плиткой. – Обеденный стол покрывали вышитой скатертью, которую еще моя бабушка в девичестве вышивала. Там были вышиты такие слова: «Я видел, как ангел спустился с небес и в руке у него был ключ от бездонного колодца и длинная цепь». Тем ключом ангел запер в колодце на тысячу лет свирепого дракона. А через тысячу лет дракона следовало «ненадолго спустить с цепи». – Она лукаво посмотрела на Кэрол и вдруг улыбнулась – впервые с момента ее приезда. – А голову ты мне тоже помоешь?

Выкупав мать, Кэрол сварила кофе и налила им обеим по большой кружке. Теперь, когда мать, чистенькая, сидела перед ней, все вокруг показалось еще более грязным и запущенным. Старые поздравительные открытки, присланные когда-то ко дню рождения, фарфоровый бульдог с отбитой лапой, плесень во всех углах на потолке. Такие дома после смерти владельца обычно отчищают специальные рабочие в грязных комбинезонах и бумажных медицинских масках.

Обе дружно повернулись, услышав, как во входной двери поворачивается ключ. На пороге возникла Робин, которая тут же сообщила:

– Там, перед домом, целая гора вещей навалена.

– Я знаю.

Робин прошла в гостиную, огляделась и недовольно спросила:

– Какого черта, Кэрол? Что ты тут натворила?

– То, что тебе давным-давно следовало натворить.

– Но нельзя же все решать с наскоку, как гребаная кавалерия! – Слово «гребаная» Робин произнесла одними губами.

– О чем это вы? – спросила мать, переводя взгляд с одной на другую.

– Там, прямо в спальне, голуби завелись, – сказала Кэрол.

– Ты тут надолго? – ядовитым тоном осведомилась Робин. – На неделю? На две?

– Кэрол, – снова спросила мать, – о чем вы спорите?

– Господи, – сказала Робин, – если ты просрала собственную жизнь, это вовсе не означает, что тебе можно взять взамен чью-то чужую… – На этот раз она выругалась вполне отчетливо.

– Кэрол меня выкупала, – сообщила ей мать.

– Ты что, ее пинками в ванну загнала?

Глупый вопрос сестры Кэрол решила оставить без ответа.

– Мне Айша позвонила, – снова заговорила Робин. – Похоже, там после тебя тоже остались следы разрушений, как после цунами.

Сперва Кэрол показалось, что она просто не расслышала. Айша звонила Робин? Нет, это нечто невообразимое!

– Ей просто захотелось убедиться, что ты не совершила самоубийство и тебя не расчленил какой-нибудь маньяк. Это, собственно, самое главное. Все остальное ты, скорее всего, сочтешь полной ерундой и даже слушать не пожелаешь.

– Откуда у нее твой номер телефона? – спросила Кэрол.

– Ну, я полагаю, ты сама его ей дала на случай непредвиденных обстоятельств. Все-таки она твой давний партнер.

Слово «партнер» прозвучало язвительно, но в данный момент Кэрол не смогла бы с уверенностью сказать, кто или что вызвало у ее сестры желание поиздеваться.

– А что, мы бы и на свадьбу к вам с удовольствием приехали, – тем же тоном продолжала Робин. – Я свадьбы люблю. Да и в Америке побывать было бы приятно.

– О чем это вы толкуете? – спросила у них мать.

– Я говорю ей, мама, что мы с тобой собираемся пойти куда-нибудь пообедать, – сказала Кэрол, хотя до того, как она открыла рот, эта мысль ей даже в голову не приходила.

Робин встала, подошла к ней как можно ближе, чтобы мать не смогла ее услышать, и прошипела:

– Она не игрушка, Кэрол. Ты не можешь так с ней поступить. Этого просто нельзя делать.

Сказав это, она тут же ушла.

– Здесь слишком много суеты, – сказала мать.

Кэрол оглядела полупустой зал «Пицца-экспресс».

– И слишком шумно, – прибавила мать. – И слишком много народу.

На самом деле в зале слышался лишь тихий гул голосов да легкий звон посуды. Из динамика над головой доносился негромкий голос Рода Стюарта, который пел «Рубиновый вторник». Кэрол ласково потрепала мать по руке:

– Ну что ты? Я же с тобой, и здесь ты в полной безопасности. – А что, если, подумала она вдруг, преувеличенная забота Робин о маме скрывает под собой нечто зловещее? Что, если предполагаемый страх матери перед внешним миром – просто выдумка Робин, с помощью которой она пытается не выпускать ее из дома? Впрочем, Кэрол и сама заметила, что мать начинает все сильнее нервничать. А когда наконец принесли еду, она сказала: