Поэтому я и перестала сопротивляться и дошла до указанного места без единого слова или возражения.

— Можешь остановиться. А теперь снова повернись.

Это было почти пустое пространство между центральным столиком и большим экраном окна — можно сказать крупным световым зазором меж длинными и плотными чёрными шторами. Но до окна я не дошла где-то с четыре ярда, да и пришлось вскоре от него отвернуться.

— Встань на колени!

Как бы я хотела ослышаться. Но даже думая о данной вероятности, я прекрасно понимала, что мне не показалось. Стаффорд сказал то, что сказал, и смотрел на меня бесчувственным взглядом в явном ожидании того, что я должна буду сделать. А я… Я вдруг очень явственно вспомнила приход Моны в пентхаус. То, как она становилась перед ним на колени и требовала себя наказать. Неужели он теперь хочет проделать нечто подобное со мной? Перенести свои ролевые игры с любовницами на меня?

— Ждёшь, когда я это снова повторю или даже помогу это сделать?

Я так и не поняла, почему сделала это сама. Просто в какой-то момент взяла и сделала, вспоминая, как это делала Мона — с ровной спиной и даже приподнятой головой, с замирающим дыханием и сердцем. Слушая гулкие удары аритмии во всём теле, из последних сил сдерживая слёзы и каким-то чудом удерживая равновесие, чтобы не упасть. А потом снова впадая в панику, наблюдая за тем, как мужчина поднимается с кресла и идёт на меня. Не спеша, всё с тем же пустым выражением на лице, как у какого-нибудь неживого киборга. Шаг за шагом. Ближе и ближе. Отчего моё сердце набирало ещё более бешеные обороты, а внутренности едва не буквально сжимались в тугой пульсирующий комок.

— Ты реально думала, что сможешь меня переиграть, девочка? Или надеялась заставить меня передумать?

Он коснулся кончиками пальцев моего подбородка, тут же усилив их давление, и заставляя меня с их помощью приподнять и голову, и взгляд к его пугающему лику сущего дьявола. Моё сердце в эти секунды пропустило как минимум три удара, а по телу прошлась лихорадящая дрожь от очень плохого предчувствия, или от соприкосновения с его физической близостью. Хотя, возможно, и с самой сущностью. С чёрной изголодавшейся сущностью, требующей своей законной жертвы.

— А может тебе в последнее время не доставало настоящего траха? Просто не знала, как об этом сказать и как привлечь к себе внимание?

Если он пытался меня этим оскорбить и унизить ещё больше — у него это прекрасно получилось. Я вспыхнула от его слов, как та спичка, и даже слегка пошатнулась. Но его пальцы меня удержали. Правда, ненадолго. Поскольку ему пришлось меня отпустить, чтобы потянуться к брюкам, расстегнуть на них ремень, ширинку и вытащить на волю большой, но не до конца затвердевший член.

— Можешь тогда приступать, прямо сейчас. Надеюсь, уточнять не надо, что тебе нужно с ним делать?

Лучше бы он меня просто ударил, а не намекал в который раз о нашей с ним самой первой встрече, и о том, как я ему тогда отсосала. Но я снесла и эту словесную оплеуху, не дожидаясь дополнительного приглашения и поднимая едва слушающие руки к паху мужчины. А потом и обхватывая слегка онемевшими, покалывающими и подрагивающими пальцами длинный ствол внушительного пениса с подвижной, будто атласной на ощупь кожей.

— Строить из себя неопытную девственницу не обязательно. Ты способна, куда на большее…

И опять словно запрещённым ударом под дых, который меня толкает вперёд внутренним толчком, и я по инерции приближаюсь лицом к члену, раскрываю шире губы и… беру его полувялую головку в рот. Почти не соображая, что делаю, но всё равно чувствую вкус и рельеф вздрагивающей от очередного притока крови и быстро твердеющей интимной плоти. И так же, не до конца осознавая, что творю, провожу по крупной залупе языком, размазывая каплю эякулята и раздражая чувствительную уздечку более бесстыжими ласками.

И, конечно же, Стаффорд не издаёт ни звука, а я боюсь посмотреть в его лицо, потому что знаю, оно не изменилось. Всё такое же пустое и ничего не выражающее. И взгляд тоже. Даже когда я провожу несколько раз зажатой в кулачок ладонью по стволу и беру глубже головку в рот, усиливая его эрекцию и ощущая тактильно, как он становится более упругим и объёмным.

— Поактивнее, девочка. Твоя стеснительность сейчас ни к чему.

Будто в подтверждение своему приказу, мужчина обхватывает мой затылок одной рукой, стягивая несильно пальцами волосы у корней, а второй высвобождая из ширинки ещё и мошонку. После чего делает несколько толчков у меня во рту, буквально трахая и ненадолго выходит, приподнимая уже стоящий во всю колом член в вертикальное положение и давлением первой руки на голову заставляет опуститься чуть ниже.

— Оближи их хорошенько и возьми в рот. — его чуть охрипший, но при этом безучастный к моему положению голос бьёт по сознанию и охваченному жаром телу шокирующим разрядом на вылет. Меня словно контузит и одновременно пробирает ответным возбуждением.

Да, чёрт возьми! Я перепугана до чёртиков, я не знаю, что со мной будут тут делать дальше, но я всё равно зовожусь. Схожу с ума и возбуждаюсь от того, что делаю, что чувствую и от понимания, насколько Стаффорд сейчас и сам на взводе. Возможно, от бешенства, возможно от извращенного желания меня наказать, ведь я могу это видеть воочию. То, каким вздыбленным и твёрдым стал его член с блестящей от моей же слюны головкой, и как он часто и громче дышит, пока я провожу языком по грубой коже мошонки, а потом пытаюсь взять в рот одно из яичек. И по его хватке пальцев в моих волосах тоже, то усиливающейся, то ослабевающей, делающей меня совершенно беспомощной в определённые моменты. Особенно когда он фиксирует мне голову в нужном ему положении и начинает сам водить членом по моему лицу и губам, или трахать в рот, причём подолгу. Настолько подолгу, что я перестаю чувствовать собственные губы и язык, но не сходить с ума от перевозбуждения, теряясь иногда в самих ощущениях и путая надрывную пульсацию в воспалённой вагине за ложные толчки невидимого фаллоса.

Сколько длилось это безумие? Даже не представляю. Наверное, целую вечность. Казалось, Стаффорд делал это специально долго, чтобы у меня уже окончательно отключился мозг, и я могла реагировать только на его и свои физические действия. Не думать больше ни о чём, кроме как о желании кончить от его члена.

Но ему явно было мало того, как он со мной обращался. Как заставлял себе отсасывать или как грубо трахал в рот. В определённый момент даже затянув с чередой фрикций, из-за чего у меня в глазах ненадолго потемнело и едва не вынесло из сознательного состояния куда-то ещё. Очнулась я уже тогда, когда на мои губы и лицо брызнули горячие и густые капли спермы. И продолжали брызгать и неспешно растекаться по коже, пока Рейнальд не выдавил последнюю каплю из потемневшей пурпурной головки и не обмазал ею уголок моего рта. А потом прошёлся самим членом по щекам и скулам, размазывая своё вязкое семя по мне ещё основательней.

— Не вздумай трогать или пытаться вытереться. — он нагнулся надо мной и с пугающим животным ликованием в почерневших глазах какое-то время разглядывал творение своих «рук», заодно обжигая мне сознание огрубевшим голосом сытого зверя. После чего обхватил освободившейся ладонью за горло и вдруг резко потянул вверх, первой продолжая держать за волосы и затылок.